Лицо Цяньцянь приобрело мечтательное выражение: в своем воображении она явно в красках рисовала эту сцену, произошедшую за тысячу ли отсюда.

– А потом, потом что? – поторопили ее остальные девочки.

Тихонько вздохнув, Цяньцянь продолжила:

– А потом, когда барабанная мелодия уже подходила к концу, четырнадцатый господин собрал все силы и тремя последними ударами взял и прорвал натянутую на трех барабанах коровью кожу. С хохотом отбросив колотушку, он взглянул на стоящих перед собой маньчжурских и монгольских воинов, снова рассмеялся и крикнул: «Вот какую музыку пристало слушать бравым молодцам!» Вслед за этим он перевел глаза на представителей монгольской знати и сурово произнес: «Вы – непобедимые потомки кагана Чингис-хана. Хотите ли вы остаться верными своему слову и соблюсти договоренность, заключенную нашими предками, чтобы ваши дети и внуки могли продолжать пасти скот и распевать песни в этих степях? Или же затаитесь здесь, втянув головы, будто черепахи, в ожидании, когда придет Цэвэн-Рабван и вынудит вас сдаться, добровольно уступив ему эти степи, что наши предки даровали нам?»

Тут Цяньцянь внезапно оборвала свою речь, как профессиональный рассказчик. Все девочки тихо ахнули.

– А что было потом?

– А потом было вот что, – продолжала Цяньцянь, – монгольские князья еще не успели проронить ни слова, а окружавшие их воины уже разразились оглушающим ревом: «Мы – потомки кагана Чингис-хана, и мы ни за что не сдадимся врагу!» Они выкрикивали эти слова снова и снова, и в конце концов монгольские вельможи больше не могли терпеть. Ойратский[49] вождь Лобсанг Тендзин наполнил две чаши вином и, подойдя к платформе, вручил одну из них четырнадцатому господину, после чего, повернувшись к стоящим кругом маньчжурам и монголам, громко выкрикнул: «Мы обязательно прогоним этих шакалов с наших земель!» После этого они дали друг другу клятву на крови и, чокнувшись, залпом осушили чаши. Отбросив их, они громко рассмеялись и заключили друг друга в объятия.

Цяньцянь закончила свой рассказ, но окружавшие ее слушательницы еще долго сидели в гробовой тишине, завороженные историей.

Улыбаясь, я натянула одеяло повыше, повернулась на бок и закрыла глаза, собираясь уснуть. Истории о каждом похождении четырнадцатого принца, пересказанные бесчисленное количество раз, волновали душу все больше. Когда я с улыбкой слушала их, мне смутно хотелось спросить себя: а тот ли это четырнадцатый принц, которого я когда-то знала?

Судя по всему, он, такой прямодушный и строптивый, обладал тем не менее немалой хитростью. Побив в барабаны и произнеся пару фраз, он смог достучаться до сердец простых монголов, чем ловко обошел знать, которая боялась этой войны. Клятва о союзе, данная в присутствии тысяч людей, не оставила монгольской аристократии никаких лазеек.

Четырнадцатый принц, участвовавший в этой войне, был для меня чужим. С этим принцем, героем сказаний, я не была знакома. Его образы из моей памяти и тот образ, что соткался из услышанного мной, так переплелись в моей голове, что иногда и я начинала горячо желать его возвращения. Мне очень хотелось узнать, каким же он стал на самом деле. Был ли этот принц-главнокомандующий, чья слава гремела теперь по всему северо-западу, тем человеком, которого я когда-то знала?

Благодаря растущему авторитету четырнадцатого принца при дворе Чжан Цяньин стал относиться ко мне с куда большим уважением и почти перестал использовать против меня всяческие уловки.

Порой мне становилось смешно оттого, как надо мной тайком глумились в прачечной и за ее пределами: «Жоси в одиночку содержит всех здешних работниц». Не знаю уж, сколько Чжан Цяньин и остальные получили от десятого и четырнадцатого принцев, но четвертый прислал мне немало денег, пусть и частями, что позволило мне подкупить всех вокруг. Благодаря этому все девушки из прачечной, что покинули дворец за эти несколько лет, до конца жизни могли не беспокоиться о том, на что им есть и одеваться.

Некоторую часть этих денег мне было необходимо им отдать, но кое-какие суммы я отдавала девушкам из сочувствия. Жалованье в прачечных платили небольшое, и даже за несколько лет удалось бы скопить совсем немного, а премию из начальства было и обухом не вышибить. Помимо этого, время от времени приходилось еще и подносить кое-что вышестоящим придворным дамам и евнухам. Протрудившись во дворце в поте лица много лет, девушки покидали дворец в солидном возрасте, когда выйти замуж уже непросто. Они были бедны, происходили из низов и имели скудные накопления. Раз уж у меня есть деньги, то почему бы мне не помочь этим вызывающим жалость девушкам, чтобы те могли жить спокойно?

К пятому месяцу шестидесятого года эпохи Канси[50] четырнадцатый принц дошел до Ганьчжоу, после одержанной победы намереваясь в лоб атаковать Цэвэн-Равдана в его логове в Илийском крае. Однако из-за больших расстояний и трудностей транспортировки обоз с провиантом запаздывал, поэтому особенных успехов он не добился. В десятом месяце четырнадцатый принц получил приказ вернуться в столицу для доклада.

Весть о том, что четырнадцатый принц возвращается в Пекин, мигом облетела дворец. Придворные гражданские и военные чиновники были чрезвычайно взволнованы, гадая про себя, уж не отдаст ли ему император Канси в качестве величайшей награды императорский трон? Чувства всех придворных дам также кипели и бурлили: все девушки отчаянно надеялись, что им посчастливится хотя бы одним глазком взглянуть на героя, который представал перед ними лишь во снах.

На одиннадцатый месяц осененный славой четырнадцатый принц после трехлетнего отсутствия наконец вернулся в Запретный город. Все принцы в сопровождении гражданских и военных чиновников выехали из города ему навстречу. Я широко улыбалась, представляя весь блеск той славы, который окутывал вернувшегося домой четырнадцатого принца. Однако лишь подумала о том, что четвертый принц тоже стоит среди толпы, своими глазами видя этот ослепляющий свет, как моя улыбка тут же стала горькой. Боится ли он? Боится ли того, что эти мгновения славы навеки отдалят его от конечной цели?

Стоило появиться Чжан Цяньину, как несколько девчушек, еще мгновение назад стоявших кружком и весело щебетавших, тут же бросились в стороны, и каждая, согнув спину, вернулась к стирке.

– Кучка негодниц! – гневно прокричал Чжан Цяньин. – Только и ищете возможность отлынивать от работы!

Девушки слушали его ругань, не издавая ни звука. Евнух долго бранился, прежде чем наконец затих. Подойдя ко мне, он замер, желая что-то сказать, но так и продолжал молчать. Я не обращала на него никакого внимания, и он, долго простояв около меня в полном молчании, в конце концов развернулся и ушел.

На другой день одна из девчонок, без всякого энтузиазма полоскавших белье, сказала: