– Да. Это что, допрос с пристрастием?

– Нет, просто страсть.

– Так сразу? вы вырвались из тюремного барака или из благостного брака?

– Скорей, готов попасть во власть, чтоб упиваться ею всласть.

– Да вы, похоже, не в себе, коль повод ищете вовне.

– Я терпеливо ждал, храня покой. Утехам предаваясь, не разучился чувствовать любовь и в ней начало признавать, делить как радость, так и боль.

– Смешали всё – и страсти омут, и отблеск призрачный души – в цветастый переплет извилистой судьбы.

– Сам демон на ухо шептал, амура стрелы подменяя, и голых баб в ковчег сажал, меня без меры искушая.

– Когда б вы были света сын, тьмы похотливые засады не увлекли б в желаний плен, страданье заменив усладой.

– Тому прошло уже немало лет, и голова была не столь седая, но ту же горечь ощутил от женщины едва знакомой.

– Вы развернули знамя поражений и мне являете скелет былых сражений?

– С тех пор я не могу найти ответ – что не так взошло на свет, когда мы за столом в ночи сидели?

– Вы не смогли меня узнать, и я вас тоже не сумела, мы времени отдали стать за наслажденья и потери.

– Я слишком долго ждал, чтоб вы опять в мгновенье улетели.

– Вы женаты? – спрашивает Она, облокотившись на парапет.

– Да, – отвечает Он, подходя к ней вплотную. – Почему же вы ушли?

– Я не ушла. Вы, видимо не поняли меня. Я всё вернула, что брала.

– Вернули что? Вы не ушли?

– Вернула я себя туда, откуда в ночь ушла.

– Два места там, а вы опять уходите одна.

– Отнюдь. Наедине с собой я одиночества не знаю. Пойдя с тобой, утрачу часть себя. Я вольный дух уже не поменяю.

Он остается, растерянно смотря ей вслед. Она покидает палубу с гордо поднятой головой.

Занавес. В этом спектакле страсть уступает место печали, а та, в свою очередь, наполняется ожиданием перемен – вдруг снова вспыхнет свет и потечет своим чередом бесконечная история под названием «Он и Она».

Шесть утра. Солнце лениво выползло из-за горизонта, но греть не торопилось. Наша высотка напоминала муравейник. Все занимались делом: артиллеристы готовили орудия, связисты таскали катушки, пехота обживали окопы и помогали всем понемногу. Танки, укрытые таким образом, чтобы вести огонь по противнику, оставаясь незамеченными, открыли люки и затаились. Ночью танкисты отрабатывали маневр: члены экипажа, рассевшись, как в танке, обстоятельно маневрировали по высотке, командир отдавал распоряжения, а водитель дергал воображаемые рычаги.

Воодушевленный таким представлением Коля Суворов на вопрос Пападюка, мол, чего они тут ползают, предложил:

– Зажми спичечный коробок между указательными пальцами вытянутых рук.

– Делать мне нечего!

– Я тебе наглядно объясню, чем они заняты. Не ленись, Мыкола, – продолжал уговаривать Коля, держа серьезное лицо.

– Ну, ладно, зажал, и что с того?

Пока ничего. Это же все-таки танк, непростая машина. Теперь стой на одной ноге, а второй топай.

– Как топать?

– Как обычно. Если постараешься, у тебя получится: приподнимаешь ногу и резко опускаешь.

– Ну, так что ли? – спросил Попадюк, несколько раз резко взбрыкнув, словно молодой жеребец. – Ничего трудного не вижу.

– Да, трудного действительно ничего, именно так в дурдоме заводят мотоцикл.

Под всеобщий хохот Попадюк понесся за Суворовым, перепрыгивая через окопы, его громадные сапожищи оставляли в земле глубокие следы в земле. Старики поймали обоих и предложили направить оставшуюся энергию на решение хозяйственных вопросов.

– Рядовой Радзиевский, к командиру роты бегом марш! – Раздавшийся прямо над ухом голос Егорова рассеял веселые воспоминания прошедшей ночи.

Наблюдательный пост находится на расстоянии вытянутой руки.

– Товарищ стар…

Тот резко оборвал моё приветствие:

– Слушай внимательно. Через несколько минут противник пойдет в наступление, а у меня нет связи с передовым отрядом. Они должны были окопаться где-то у той высотки. – Он сунул мне бинокль, указывая на какой-то холм примерно в километре от нашего расположения.

Пока я смотрел, на меня надевали походную рацию.

Сбегая вниз по склону, я чувствовал, как она с каждым шагом тяжелеет и вот-вот перевернет меня на спину. Сзади донеслись крики. Меня догнали двое ребят. Оказалось, в спешке не докрутили фиксирующие барашки, рация на рельсах выкатилась из кожуха и действительно едва меня не опрокинула.

Снова устремляюсь в заданном направлении и понимаю, что между видом сверху и видом снизу большая разница – нет никакой высотки. Спросить никак, сам рацией никогда не пользовался, остается только бежать в надежде не сбиться с маршрута. Кроме топота собственных сапог слышу нарастающий в геометрической прогрессии гул. Может, атака уже началась? Похоже на рев турбин, но небо чистое, ни самолетов, ни вертолетов. Выбегая из низины, вижу линию леса, из которого на огромной скорости один за другим выносятся танки противника. Бежать на танки с рацией неумно, обратно невозможно – что делать? И тут из старого, полуразрушенного окопа выскакивает офицер, хватает за руку и тащит в укрытие.

– Скорей снимай рацию! Думал, уже не дождемся, – запыхавшись, говорит он.

Радист быстро наладил связь и начал передавать координаты противника:

– Два БТРа прорываются по флангам, скорее всего разведка. Танки пока движутся походным строем, вижу десять, пятнадцать, тридцать…

– Радист остается в укрытии, а мы занимаем боевой пост, – весело скомандовал невысокий, коренастый, энергичный младший лейтенант.

В роли огневой мощи опять мой друг пулемет «Максим». Мы выкатили его и спрятались за кустом.

– Пора их раздразнить, давай трассерами.

В сторону танков полетели пули. Танки практически одновременно развернулись в боевые порядки и начали полномасштабное наступление. Мы оказались первой огневой точкой на пути противника. Следует отметить, что когда такие махины несутся мимо и вдруг разворачиваются на тебя, сразу забываешь, что это учения.

Мы продолжали вести прицельный огонь. Младший лейтенант выскочил из нашего скромного укрытия, дабы уберечь нас от возможного наезда. Танк остановился, сгребая землю в кучу, потом развернул орудие в нашу сторону.

– Чего дурака валяешь?!

Это была последняя попытка переговоров. Дуло пушки опустилось и заглянуло нам прямо в души. Круглый глаз с четко обрисованными краями и черной бездной посередине. Наверное, так себя чувствует кролик под взглядом удава. Младший лейтенант прыгнул в окоп с криком: