Единственным его желанием было уехать, умчаться как можно скорее.

— Господи, Гарри!

Алессандру с силой бросило на него. Она с трудом сумела вскарабкаться на сиденье и пристегнуть ремень безопасности.

— Как ты мог так поступить? — Она взмахнула бумагами, которые едва успела подобрать. — Неужели одним росчерком пера ты откажешься от своих детей?

Гарри не ответил, он лишь переключил скорость, и они помчались еще быстрее. Взгляд его был устремлен на дорогу, губы сурово сжаты, лицо искажено гневом.

— Не могу поверить, что ты готов сдаться без боя! — расстроенно сказала Алессандра.

— Придется поверить.

Они повернули налево, и задняя шина жалобно взвизгнула, но вместо того чтобы сбросить скорость, Гарри еще прибавил газу и помчался дальше, лихо срезая повороты.

— Гарри, пожалуйста! Здесь скорость ограничена…

— Если тебе не нравится, можешь, мать твою, вытряхиваться из машины!

После очередного поворота он перескочил на встречную полосу, и мимо них с ревом промчался грузовик.

— С меня хватит! — крикнула Алессандра, разъяренная тем, что он подвергает риску ее жизнь, одновременно злясь на себя за то, что вообразила, будто может заставить его послушаться. — Сейчас же останови машину! Можешь разбиться, если хочешь, но я хочу жить!

Гарри резко свернул на парковку возле ресторана у подножия холма и затормозил на гравиевой дорожке. Он смотрел прямо перед собой, на щеках его играли желваки.

— Если тебе не нравится, как я веду машину, выметайся!

Он был готов избавиться от нее, выкинуть ее так же, как бросил своих детей.

— Как ты можешь? — Голос Алессандры дрожал. — Как ты можешь просто взять и бросить свою семью? Как ты мог провести два года вдали от своих прекрасных детей, занимаясь делом, которое, как мне известно, тебе ненавистно? Тебе не хочется вернуться? Ты хоть посмотрел в глаза Эмили? Что вообще с тобой творится? — Она заплакала. — Неужели ты не понимаешь — эти дети должны быть главным в твоей жизни! Я бы душу продала дьяволу за право иметь ребенка, а у тебя двое — и ты собираешься их бездумно уступить, отдать. Ты должен бороться за них, Гарри. Как ты можешь отдать их без боя? Ты готов пойти на все, чтобы отомстить за смерть своего сына, но даже не пытаешься ничего сделать для своих детей, оставшихся в живых. У тебя есть так много, но ты не понимаешь и не ценишь этого, ты думаешь только о том, чего у тебя нет. Даже у меня есть надежда — я смотрю вперед и вижу, что все может измениться к лучшему. А у тебя это лучшее в руках, и ты его отталкиваешь, гоняясь за призраками прошлого.

Она готова была и дальше убеждать его, но Гарри перебил ее:

— Что ты знаешь о потерях? — Он повернулся к ней, и Алессандра увидела в его глазах смятение и боль. — Как ты смеешь сидеть здесь и отчитывать меня, не представляя, что чувствует человек, когда погибает его ребенок?

— Ты прав, — прошептала она. — Я ничего не знаю об этом. Но, потеряв одного, следует делать все, чтобы не потерять остальных.

Гарри хрипло рассмеялся. Алессандра открыла дверцу машины, и только тут Гарри осознал: последнее, чего бы он хотел, — это чтобы она вышла из машины. Но извиняться было слишком поздно — он не мог забрать обратно вырвавшиеся у него слова.

— Ты хочешь, чтобы я вернулся и попытался убедить Шона принять мои извинения?

— Тебе следует найди подходящие слова. — Ее голос был спокоен. — Подумай. Это нелегко, намного труднее, чем просто повернуться и уйти, но в конце концов эти усилия будут вознаграждены и твоя семья сохранится.

Гарри не смел посмотреть ей в глаза.

— Да, возможно, после того как я покончу с Тротта…

— После того как ты покончишь с Тротта, появится кто-нибудь еще, какой-нибудь гадкий малый, какой-нибудь новый тип, возможно знающий о заговоре, жертвой которого стал Кевин! И когда же ты остановишься?

— Я должен поймать его!

Алессандра с трудом удержалась, чтобы не плюнуть ему в лицо.

— Да, я ведь тоже чуть не стала жертвой одной из твоих последних попыток. А теперь ради этого ты хочешь пожертвовать своей семьей. Знаешь, пожалуй, меня ничуть не удивит, если ты снова используешь меня как приманку, чтобы попытаться поймать Тротта.

— Я не стану этого делать. Я обещал…

— А как насчет твоих обещаний детям? Ты произвел их на свет, и это означает, что ты обязан охранять их всегда, но эти обязательства для тебя ничего не значат.

— А обещания, данные самому себе? Алессандра потянулась за своей дорожной сумкой, лежавшей на заднем сиденье.

— С обещаниями, которые мы даем себе, можно повременить. Богу известно, что наши помыслы не всегда чисты.

— Я должен вернуться в Нью-Йорк через неделю или около того.

Она перекинула длинную ручку сумки через плечо.

— Так стоит ли ждать так долго? К чему? Отправляйся сегодня и не бери на себя труд разыскивать меня.

— Что ты собираешься делать? Вернуться в город?

Ему не хотелось оставлять ее здесь.

— Да.

— Это дальше, чем ты думаешь.

— Я скорее отправлюсь пешком на луну, чем поеду с тобой.

— Я говорю серьезно. Три мили ходу и отсутствие тротуаров.

Алессандра окинула его ледяным взглядом Снежной Королевы, что не вполне сочеталось с мокрыми глазами и красным носом.

— Будь счастлив, Гарри.

Она захлопнула дверцу машины и направилась в сторону ресторана. Гарри завел мотор и медленно поехал, следя за ней из открытого окна.

— Итак, ты собираешься стать горничной или судомойкой?

— Выбор невелик.

— Но ты должна продолжать писать. Тебе это удается. У тебя получится. Ты прирожденная писательница.

— Ты читал мой дневник! — Это было не вопросом, а утверждением, констатацией факта.

— Всего десять страниц. Совсем немного.

— Десять страниц?

— Короткий рассказ, который ты написала о Джейн.

— Но ведь это личное!

— Вот именно. Очень хорошо написано.

Гарри понимал свою не правоту, и это его еще больше раздражало. Он злился на нее, на себя, на весь мир.

— Ты должна писать, — сказал он снова. — Убирать в квартирах — самое глупое занятие, какое только можно придумать. Ничего глупее я не слышал в жизни.

Ее затрясло от ярости.

— Да, я не бог весть какая интеллектуалка. Подумай, кого я выбрала себе в друзья! Я могла и серьезнее ошибиться в тебе, Гарри. Рада, что разобралась вовремя, до того, как ты совершил очередную глупость. Я могла ведь и влюбиться в тебя.