—Саш, тебе раны надо помазать. Уменя есть хорошие средства. Нехочешь пойти комне?— спросила Айлин, когда мывышли наулицу.— Родителей небудет довечера.

Яобнял ее, наклонился ипрошептал:

—Конечно, хочу. Очень тебя хочу. Когда тывытирала кровь мне наживоте, это было так приятно. Мороз покоже.

—Нуправда?— она подняла голубые глаза, длинные ресницы дрогнули.

—Разве ямогу тебе соврать?— янамиг прервал созерцание еемилого лица— содвора «колбасника» вышел Сухров иего приятели.

—Пойдем тогда скорее комне,— Айлин слегка коснулась меня грудью.— Очень хочу как прошлый раз, нотебе сейчас нельзя— утебя раны.

—Это нераны, амелкие царапины. Тыжезнаешь, я— маг, ипока мыдойдем, отних мало что останется,— яположил руки наеемаленькие крепкие ягодицы исжал их.

—Ай!— она рассмеялась.— Тывеликий маг!

Попути кЕлисеевскому янасамом деле решил поиграть немного магией. Слушая щебет госпожи Синицыной впол уха, янаправлял внимание наранки, оставшиеся отвыстрелов остробоя, изапускал процесс исцеления. Конечно, намного эффективнее этот процесс пошел, если быясидел или лежал всовершенном покое хотя бычас, нодаже находу мой шаблон исцеления работал неплохо. Ближе кдому Айлин япочувствовал нарастающий зуд вранках— процесс заживления шел быстро.

—Саш, тынеслушаешь что ли?— возмутилась Айлин, когда мысвернули наееулицу.

—Прости, отвлекся. Что тысказала?— язамедлил шаг.

—Ясказала, что, пожалуйста, ненадо говорить Ковалевской, что она для тебя непервая,— сказала Синицына.— Пусть она себя считает первой, если ейтак важно. Яитак счастлива быть стобой. Иочень нехочу, чтобы она злилась, ивысней ругались. Меня это очень мучает.

—Милая тыдевочка. Айлин, таких как тыпросто больше нет!— незнаю отчего меня так тронули ееслова, нояподхватил еенаруки, легко, как ребенка. Чуть покружил ибережно опустил натротуар.

Дверь нам открыла Нурмис, темнокожая, грациозная как богиня-Бастет. Айлин она отвесила легкий поклон, амне улыбнулась крупными губами, закоторыми намиг сверкнули белые зубы.

—Обед потом, мысейчас будем заняты,— ответила Айлин напредложение служанки итут жеспохватилась:— Может тыхочешь есть? Саш, прости, ядаже неспросила.

Ямотнул головой и, когда мыпрошли дальше, топрижал Айлин кстене исказал сурово:

—Моим обедом будешь ты!

Она пискнула отвосторга, впилась вмои губы. Потом вывернулась изобъятий исказала:

—Наминуту вванную. Поиграй пока сГришей,— открыла двери всвои покои, пропуская меня.

СГришей яиграть нестал. Ябезразличен ккотам: могу почесать заухом, погладить или подержать наруках, нобез всяких нежностей.

После Айлин вванную нырнул я, икогда вернулся впокои госпожи Синицыной, она стояла напротив зеркала врасстегнутом халатике наголое тело. Повернулась комне иначала торопливо расстегивать мою рубашку.

—Иправда утебя очень быстро заживает,— сказала она, водя пальчиком вокруг бледно-красной отметины отпервого выстрела остробоя.— Небольно?— одновременно еедругая рука расстегивала мои брюки.

Ямолчал.

—Небольно?— переспросила она, повысив голос.

Брюки упали, именя пробрал смех.

—Нутыиздеваешься?— Айлин сделала обиженные глаза— это унее получалось особо хорошо.

—Да,— яскинул снее халат ипозволил опустить мои трусы.

Теперь мыстояли голые друг перед другом. Она чуть подалась вперед, кольнув меня острыми, возбужденными сосочками.

—Яхочу как тот раз. Хочу… чтобы утебя брызнуло из-за моего языка,— прошептала она, чувствуя, как мой окаменевший член упирается еймежду ножек.

Яснова промолчал, лаская ееволосы иплечи невесомыми прикосновениями.

—Это было так здорово. Вспоминаю каждый день,— она развела встороны ножки, имой воин скользнул поеевлажной ложбинке, даря нам двоим неповторимые ощущения.

Айлин вздрогнула итихонечко пискнула, аяпонял, что больше немогу терпеть. Оторвал ееотковрика иповалил накровать.

—Саш!— она вскрикнула онощущения упругой головки, вмиг вошедшей внее.

—Да, дорогая,— мои губы сжадностью ласкали еесочный ротик.— Так небольно?

Теперь молчала госпожа Синицына, часто дыша ичуть подаваясь мне навстречу. Она застонала, шире разводя ножки ивонзая ноготки мне вягодицы. Плавными толчками, явходил все глубже, наполняя юное лоно. Восторг отощущения еетрепетного тела захватывал меня так стремительно исильно, что япобоялся взорваться намного раньше ее. Нонет, она вскрикнула первая изадрожала, затряслась всем тоненьким телом. Якончил через несколько мгновений отеевскриков исладких укусов вмое плечо.

Госпожа Синицына крепко обхватила меня руками, икогда яшевельнулся, чтобы лечь набок, сказала:

—Пожалуйста, невыходи. Хочу лежать так вечно.

—Тыможешь залететь,— прошептал я, сам незнаю, это было утверждение или вопрос. Если вопрос, то… Затысячи лет ядолжен понять, что такие вещи нельзя спрашивать удевушки, которую любишь. Ведь это нечто иное, как выражение скрытой мужской трусости; демонстрация опасений, которые унизительны для наших отношений.

—Залететь?— Айлин, наверное, непоняла меня исказала:— Да, ясейчас летала. И, кажется, досих пор лечу. Явоблаках! Боги, нупочему мыэто неделали раньше⁈

—Может потому, что небыли достаточно взрослыми,— яшевельнулся вней, иона издала долгий звук «М-м-м», полный небесного блаженства.

Апотом, чуть ослабив объятия произнесла каким-то особым волшебным шепотом:

—Хочу ребенка оттебя. Язнаю, тынеженишься— яэтого совсем непрошу. Ноеще язнаю, тыотменя никогда неотвернешься. Тынеизтех людей, которые могут бросить.

—Может быть обэтом… Оребенке рано думать. Айлин, это слишком серьезно. Янехочу, чтобы тыосложнила себе жизнь, которая только начинается. Утебя впереди институт,— напомнил я, поворачиваясь набок.— Итыправа, яоттебя никогда неотвернусь, чтобы нислучилось.

—Яхочу как тот раз…— она села накровать, взяла ладошкой моего воина, снова воспрявшего.— Ну, можно? Тебе жеэто нравится.

—Тыплохая девочка,— рассмеялся я.

—Да!— мои слова еелишь раздразнили.

Ивэтот раз еегубы оказались куда смелее, ноясмог продержаться дольше.