3

Я, конечно, не ожидал увидеть что-то вроде здания МГУ. Шедеврами архитектуры этот мир явно не блистал. Но, честное слово, даже с учетом местной специфики можно было бы соорудить что-то более радующее глаз.

Фактически панэписта была обычным городским районом, с той лишь разницей, что здешние города не обносили крепостными стенами, а александропольский храм науки располагался за чудовищного вида забором. Бревенчатые стены вдвое превосходили человеческий рост, а сверху еще понатыканы были заостренные железные штыри. Ну кто так строит?

– А если гроза? – поинтересовался я. – Не долбанет в эти штуки?

– Они продолжаются внутри стен и уходят глубоко в землю, – пояснил Фролов. – Так что помимо прочего, еще и громоотводами служат.

– А что это за прочее?

Завкафедрой пожал плечами:

– Хотел бы и я знать. Вот когда я впервые увидел эту стену, тринадцать лет назад, тоже спросил, точь-в-точь как ты. И получил ответ, что такова традиция… Что еще великий Аринака распорядился так строить, что есть тут глубокий смысл. И знаешь, я до сих пор этой глубины постичь не могу. Да и что-то плохо верится, будто Аринака давал указания, как строить высшие училища. Первая панэписта появилась в Афинах спустя сто лет после его смерти… Но пойдем, нам много чего нужно успеть.

За могучей стеной оказалось чисто, но скучно. Прямые дорожки, вдоль которых стоят длинные одноэтажные дома, изредка кирпичные, а чаще деревянные. Не как на обычной улице, не вплотную друг к дружке – между ними было как минимум метров двести. Все остальное пространство занято газоном, трава совсем недавно скошена, даже стожки не успели еще убрать.

– Тут живут ученики, у которых в городе нет своего жилья, – пояснил Фролов. – А таких у нас большинство. Вон там дальше, – показал он рукой, – стадион.

Вот уж не думал я, что в этой посконно-домотканой Руси, которая даже и не Русью называется, а Великим княжеством словенским, существуют стадионы. Чего еще ждать? Вокзалов? Театров? Дискотек?

– А тут уже начинаются учебные здания. Вон там, справа, кафедра общей металогии, чуть дальше – истории Учения, еще правее – моя, прикладной линиединамики. А вот сейчас мы проходим возле самой ненавистной большинству учеников кафедры – математики.

О да! Мне сейчас же вспомнился профессор Буслаев, терзавший нас на первом курсе. Если и тут завелась подобная фауна – о, как я понимаю студентов!

– А почему ненавистная? – скромно спросил я. Мне пока что, по легенде, и слова такого знать было нельзя. Какая там математика?! Счет в пределах начальной школы. То, что нужно в разъездной торговле. Гвоздями для прогресса, обручами для бочек и топорами для старушек.

– Потому что математика – наука трудная. Но никуда от нее не деться, учение о Равновесии невозможно без математики, – строго пояснил мой наставник. – Простым людям кажется, что изгиб линии, выравнивание всплеска, перепад крутизны – это только слова, такие вот, знаешь ли, картиночки, – он неопределенно повел рукой. – А на самом деле все это вычисляется по сложным правилам. Так что без математики нельзя. Это язык, на котором мы задаем вопросы природе. И на этом же языке получаем ответы.

Я приуныл. Снова, значит, иксы да игреки, теорема Коши (или кто тут у них?), исследование функций, разложение в ряд Тейлора… Впрочем, а мне-то что дергаться? Не собираюсь же я и в самом деле получать второе неоконченное высшее? Сейчас середина июня, занятия тут начнутся через три месяца, за это время надо вернуться домой. В институте надо будет восстанавливаться, но сданные предметы, надеюсь, перезачтут. Ох, еще же и легенду сочинять, где я болтался больше года…

– А вот это главное здание. – Пока я уходил в себя, мы, оказывается, подошли к здоровенному трехэтажному дому, похожему на тверской полисофос. Те же иглы с шарами на крыше. – Тут заседают притан и его помощники, тут хранятся записи на учеников и проходят вступительные испытания. Нам сюда. Сейчас заведем бумаги и на тебя.

Внутри оказалось темновато и прохладно. То ли экономили на свет-факелах, то ли это опять древняя традиция… Может, у старца Аринаки болели глаза от яркого света.

А вот народу здесь было изрядно. Дело понятное – подача документов. Сновала туда-сюда молодежь и не совсем молодежь. По моим прикидкам, возраст абитуриентов колебался от четырнадцати до сорока. Лиц прекрасного пола я не заметил.

– А у вас что, девушки не учатся?

Фролов лишь усмехнулся.

– «Линия жены лишь тогда приближается к совершенной ровности, когда ум ее не отягощен избытком знаний, не потребных ей для повседневных нужд. В противном случае устремляется ее душа к предметам возвышенным, в то время как заботы о семье требуют иного направления мыслей. Оттого случается изрядное потрясение жизненной ее линии, от коего теряют прямизну и линии домочадцев ее». Это великий наш Аринака, трактат второй об управлении своей линией, рассуждение семнадцатое, стих девятый. Так что в панэписте ты, к большому своему сожалению, девичьих лиц не встретишь. Традиция… У нас, Андрюша, все упирается в традиции. Ну, пошли.

Протолкавшись сквозь шумную толпу абитуры, мы оказались в большой и ярко освещенной комнате. За длинным столом сидело сразу несколько писцов, на столах навалены были груды бумаг, рукописей, амбарных книг вроде той, что я видел в холопьих рядах.

– Ровной линии, Саша, – Фролов хлопнул по плечу одного из писцов, молодого человека чуть постарше меня.

– И вам того же, Арсений Евтихиевич, – почтительно отозвался он, поднимая голову от бумаг.

– Значит, так. Надо занести в большой свод запись вот об этом поступающем. Звать его Андрей, лет ему двадцать, прозвание его… – Арсений запнулся и, повернувшись ко мне, негромко спросил: – Какое прозвание писать? Ну, Кириллов там, Артемьев, Афанасьев…

Только сейчас я догадался, что тут просто нет слова «фамилия». Фамилии есть, но называются «прозваниями».

– Чижик, – таким же шепотом сообщил я.

– Пиши: Чижик, – велел Фролов парню. – Жить будет в городе. В степени подготовленности пиши: «берет частные уроки». Плата будет казенная, по букве «дельта». Что там еще осталось?

– Состояние, – скучно протянул писец. По-моему, это был студент, устроившийся в каникулы подработать.

– Гм… – Арсений на миг задумался. – Пиши: «из вольных ремесленников». Все?

– Теперь да… – Парень переложил мою анкету в дальнюю стопку. – Арсений Евтихиевич, а когда можно будет вам сдать ту задачу про колебания слоев?

Да, действительно студент. И похоже, хвостатый.

– В начале следующей недели, – подумав, сказал Фролов. – Зайди на кафедру, там уже будет мое расписание.

– Ага, благодарствую. Ровной линии… – и студент уткнулся в записи.

– Вот видишь, как все просто, – прокомментировал Арсений, когда мы вышли из административного корпуса. – Но не забудь: тебе ведь придется наравне со всеми сдавать приемные испытания. Времени у нас не так много, учитывая почти нулевой уровень твоих знаний. Так что с сегодняшнего дня мы начинаем частные уроки.