Я поняла, что она имела в виду. На раковинах обычных моллюсков есть концентрические годичные кольца, как на дереве. Однако раковины первых двустворчатых моллюсков необычно гладкие в середине; кольца есть только по краю, и каждое соответствует году, прошедшему после творения. Подобные раковины особенно популярны у коллекционеров; их много, и потому они относительно дешевы, но каждая является неоспоримым свидетельством того, что ее сотворила Твоя рука, Господи. Однако морское ушко – одностворчатый моллюск, и годичные кольца на его раковине можно увидеть, лишь просверлив в ней отверстие и вооружившись микроскопом. Невооруженным глазом раковину первого морского ушка не отличить от любой другой.

Но я удивилась по другой причине, услышав, что морское ушко продают в сувенирном киоске; дело было в том, что я знала лишь одно место, где обнаружили раковины первых морских ушек, и не понимала, как их могли выставить на продажу. Поэтому, распрощавшись с Розмари и Альфредом, я поехала на автобусе в церковь, где выставлялись атакамские мумии.

Снаружи стояла длинная очередь, и, наверное, я могла сразу отправиться в сувенирный киоск, минуя собственно выставку. Но, вопреки предположению Розмари, я никогда своими глазами не видела мумию первого человека. Разумеется, я читала научные статьи о мумиях и рассматривала размещенные в них фотограммы, однако до нынешнего дня это оставалось самым близким моим знакомством с мумиями. И хотя у меня были опасения насчет выставки, я решила купить билет и подождать в очереди.

Стоя там, я услышала беседу двух людей позади меня. Мальчик лет десяти спросил мать, чудо ли то, что эти тела уцелели со времен творения. Мать ответила: нет, и объяснила, что они сохранились благодаря очень сухой окружающей среде. Не погрешив против истины, она поведала сыну, что в чилийской пустыне Атакама выпадает так мало осадков, что отпечатки копыт мулов сохраняются десятилетиями, и эти условия предохраняют погребенные тела от разложения.

Это меня весьма воодушевило, ведь многие люди столь быстро придают различным событиям статус чуда, что обессмысливают это слово. Такой тип мышления заставляет искать исцеления у мумий, когда медицина бессильна, и, даже если церковь уже не говорит о целебной силе мощей, разубеждать отчаявшихся она тоже не торопится. В очереди был один слепой и два человека в инвалидных креслах; вероятно, все они надеялись, что близость к одному чуду вызовет другое. Я молюсь об облегчении их страданий, Господи, но придерживаюсь мирской точки зрения, согласно которой было лишь одно установленное чудо – творение Вселенной, – и нам всем до него одинаково далеко.

Я прождала в очереди около часа, прежде чем добралась до мумий, но это моя ретроспективная оценка, поскольку, увидев их, я испытала такие чувства, что забыла об ожидании. Мумий было две, мужчины, каждый в своей витрине с контролируемым микроклиматом. Их кожа казалась тонкой, как бумага осиного гнезда, она была натянута на черепа, как на барабан, и, очевидно, порвалась бы от легчайшего прикосновения. Оба мужчины были в набедренных повязках из шкур гуанако; мумии лежали на тростниковых ковриках, с которыми их погребли, выставив напоказ животы.

Господи, мне уже доводилось работать со скелетами первых людей, и, хотя удивительно держать в руках череп без швов или бедренную кость без эпифизарной линии, по правде говоря, это не может сравниться с тем, чтобы собственными глазами увидеть тело без пупка. Думаю, причина в том, что мы не осознаем тонкой структуры собственных тел, и нужны познания в анатомии, чтобы понять особенности первого скелета. Однако все мы знаем, что у нас есть пупок, и при виде торса без пупка испытываем более интуитивное, даже сокровенное благоговение.

Покинув выставку, я снова подслушала того мальчика с его матерью. Мать наставляла сына в молитве, и они благодарили Тебя, Господи, за то, что эти мумии нашли церковные археологи, а не мирские, поскольку теперь их показывают людям, а не прячут в запасниках какого-нибудь музея, где увидеть их смогли бы только избранные ученые. На этот раз я не испытала особого воодушевления. Дело не в том, что я с ней не согласна. На этот счет я придерживаюсь двух мнений.

Я признаю, что увидеть мумии своими глазами – мощный жизненный опыт, и этот тур приблизит к Тебе, Господи, десятки или сотни тысяч людей, подарив им такую возможность. Но как ученый я считаю, что самое главное – сохранение тканей. Какие бы усилия ни предпринимала церковь, демонстрация этих мумий по всей стране причинит им больший вред, чем хранение в музее. Кто знает, какие техники анализа мягких тканей разработают в будущем? Биологи полагают, что вскоре обнаружат частицы наследственности, благодаря которым организмы передают признаки своим потомкам; быть может, однажды они научатся читать информацию, которую несут эти частицы. И когда этот день наступит, мы получим доступ к Твоему исходному макету человеческого вида, не потревоженному временем. Подобное открытие приблизит к Тебе все человечество, Господи, но для этого нам нужно сохранять терпение и не повреждать ткани.

Как бы там ни было, я отправилась в сувенирный киоск, где выстроилась очередь за открытками. Ожидая, пока продавец освободится, я изучила витрину с реликвиями; как и говорила Розмари, среди более привычных раковин лежали морские ушки. Мне было интересно, станет ли продавец утверждать, будто морские ушки прибыли из Чили вместе с мумиями, но карточка гласила, что раковины нашли на острове Санта-Роза у побережья Верхней Калифорнии, в самом низу куч мусора, оставленных доисторическими поселениями.

В череде покупателей наступил перерыв, и продавец подошел ко мне. Быть может, он привык, что людей отталкивает происхождение раковин, и потому объяснил, каким образом это подкрепляет их значимость.

– Они не только принадлежали первым моллюскам, но и побывали в руках первых людей. Люди, сотворенные самим Господом, держали их в своих ладонях.

Я сказала, что меня интересуют раковины морских ушек; их, как и мумии, отыскали церковные археологи?

– Их пожертвовал частный коллекционер. Он предоставил информацию, указанную на карточках.

Я спросила, может ли он назвать имя коллекционера, а продавец поинтересовался, зачем мне оно. Тогда я представилась и объяснила, что я археолог, а продавец сказал, что его зовут мистер Даль. Я заметила, что единственные раскопки, проводившиеся на острове Санта-Роза, финансировал Университет Верхней Калифорнии. Все обнаруженные там реликвии оказывались в коллекциях университетских музеев, и потому раковины первых морских ушек не могли попасть к частному коллекционеру.

– Я этого не знал, иначе задал бы больше вопросов, – сказал продавец. – Вы полагаете, их украли?

Я ответила, что не могу этого знать и что раковинам может найтись вполне невинное объяснение, но мне очень бы хотелось его услышать.

Мистер Даль явно встревожился.

– В прошлом мы уже получали пожертвования от частных коллекционеров, и с их происхождением никогда не было проблем. – Он пролистал журнал и выписал для меня имя и адрес жертвователя: это был некий мистер Мартин Осборн с абонентским почтовым ящиком в Сан-Франциско. – Он прислал много предметов незадолго до начала тура и попросил установить невысокие цены, чтобы их могли позволить себе простые люди. Это был такой щедрый жест, что я согласился, пусть это и означало, что мы соберем меньше денег для Йосеметского собора. Поступил бы он так, если бы украл их из музея?