Джокаста кинулась к Одессе:

— Слава богу! Теперь все не так страшно. Если Клара уехала, а Одесса вернулась, значит, все будет хорошо! А это что? — она указала на небольшой сверток в руках Одессы.

— Патрика встретила. Это малыш Джики. Поппи, Патрик оставил у дверей твои вещи, но заходить почему-то не стал.

— Ах, это так печально. — Настроение у Джокасты менялось удивительно быстро. — Но, Поппи, ты не волнуйся, мы достойно проводим его в последний путь. Думаю, завтра, что скажешь? Последний день года, это так символично. Мне этот день всегда казался таким скорбным. Я сделаю и распишу гробик, а Дэйви с Алексом выроют могилку на кладбище…

— В такой холод! — застонал Дэйви.

Лицемер! Ему ли не знать, что такое копать землю в мороз.

Джокаста нахмурилась, налила чай для Эдварда и сказала, что, как только Алекс вернется, они устроят семейный совет. Прежде чем выйти из кухни, она обернулась:

— Одесса, я приношу извинения за недостойное поведение гостьи моего сына. И хотя Клара изо всех сил пыталась тебя выжить, надеюсь, ты вернулась навсегда?

— Уж не сомневайтесь, — пообещала Одесса.

— Какое облегчение… Тогда на обед мы ждем твою знаменитую рыбу с рисом. А на ужин зажарим ягненка. Эдвард будет в восторге. Что ж, мне пора браться за гроб!

Одесса улыбнулась ей вслед и перевела взгляд на нас.

— Так, ребятки, отнесите-ка это Табите, ей нужно взбодриться.

Она вручила Дэйви чашку с отваром, который уже успела приготовить, и Дэйви послушно удалился.

Одесса внимательно меня осмотрела и довольно хмыкнула:

— Значит, желание сбылось, а?

Я притворилась непонимающей. Одесса ткнула меня в бок:

— Алекс уж больно охоч до слабого пола, так что ты, красотка, уж проследи, чтобы он ночевал всегда дома, поняла?

Мысль о том, что каждую ночь предстоит проводить с Алексом, показалась мне столь же невероятной, сколь и соблазнительной.

Одесса опять рассмеялась:

— Помни: чему быть, того не миновать. Думаю, вы будете счастливы в «Аббатстве». И наведете тут порядок.

— Но мы с Алексом едва знакомы. Для него это наверняка лишь небольшая интрижка. К тому же он…

Она буквально согнулась от смеха, вытирая выступившие слезы:

— Эти слепцы никогда не видят очевидного! Твое место здесь, и его тоже. Просто вы еще этого не поняли.

Все еще сотрясаясь от смеха, Одесса велела мне сварить яйца вкрутую и порезать петрушку. Я послушно занялась поручением.

Она высыпала сырой рис в топленое масло, когда в кухню ворвался Эдвард:

— Одесса! И Поппи! Как я рад. Джокаста сказала, что вы обе вернулись, и это лучшее из всего, что я слышал за последнее время.

Мне захотелось его обнять, но я знала, что ему это может не понравиться, поэтому просто улыбнулась в ответ.

— Мои соболезнования, Поппи. Бедная мартышка. Как я понял, похороны назначены на завтра. — Он достал из китайской вазы карандаш и оторвал листок от блокнота на столе. — Так, какие будут пожелания?

— Насчет чего? — с недоумением спросила я.

— Ну, какие у тебя любимые гимны? Гимны, напоминающие тебе о нем?

В который раз я подумала, что чудачествам Стентонов нет числа. Ну посудите сами: дочь этого человека принесла, что называется, в подоле, сыновья насмерть переругались из-за наследства, а он на полном серьезе обсуждает похороны мартышки.

Я пообещала что-нибудь вспомнить.

Эдвард с Одессой углубились в непонятную дискуссию о фермерах и животных, а я, обжигая пальцы, чистила вареные яйца.

Следующей на кухне появилась Табита. Я вскочила и обняла ее, она ответила мне сдержанным объятием. Потом улыбнулась Одессе и демонстративно отвернулась от отца.

Эдвард пытался втянуть ее в разговор, но Табита развернулась к нему спиной, открыла холодильник и после долгих поисков извлекла обезжиренный йогурт.

Одесса предупреждающе мотнула головой Эдварду, который собирался что-то сказать. Он послушно затих.

А я-то была уверена, что Эдвард простит Табите все ее прегрешения. Конечно, Табиту трудно назвать идеальной дочерью, но ведь Эдвард с Джокастой так великодушны… Странно, что они не нашли в себе сил понять и поддержать дочь.

Табита бродила по кухне, упорно отказываясь смотреть в сторону отца. Она вяло перелила йогурт в миску и принялась макать в него ложку и слизывать с нее йогурт. Одесса знаком велела Эдварду уйти. Я тоже было поднялась со стула, но она пихнула меня обратно. Эдвард понял намек и незаметно ретировался.

Одесса начала рассказывать Табите о том, как мы принимали роды на ферме. Кровавые подробности, к великому моему облегчению, она опустила.

Табита перебила ее:

— Одесса, я знаю, к чему ты клонишь. Но мама с папой ясно дали мне понять, что ребенок им тут не нужен, и еще они прозрачно намекнули, что считают меня неспособной самостоятельно воспитать детей. Хотя у нас в семинаре много детей и все за ними присматривают, так что там они растут, как в большой семье. И потом, я не могу не поехать туда, это мое призвание, понимаешь?

— Одно я знаю наверняка, дорогуша. У тебя будет двойня, а перевозной цирк — не место для воспитания Стентонов. Подумать только! Ничего, мы все решим, не волнуйся. Скоро вернется Алекс, и мы со всем разберемся. Было бы желание, а способ уладить проблему всегда найдется.

Я была заинтригована. У Одессы явно имелся план, но какой? Утро я провела на кухне, помогая Одессе готовить обед и болтая с Дэйви. Вот два моих любимых занятия — кухонная возня и разговоры по душам с Дэйви.

Когда выдалась свободная минутка, мы с Дэйви отправились к роялю. Он тыкал пальцем в клавиши, а я пыталась вспомнить подходящую погребальную песнь для Джики.

Дэйви вдруг тяжело вздохнул.

— Все очень непросто, Поппи. Понимаешь, мама с папой учредили фонд, и все мы понемногу оттуда брали деньги. В общем, там практически ничего не осталось. А теперь еще «Аббатство». После серьезных споров было решено «Аббатство» не продавать, а передать нам по наследству. Всем нам, теоретически, но на практике «Аббатство» унаследует тот, кто первым заведет ребенка. Тогда все мы сможем жить здесь, но тот, у кого первым родится ребенок, будет решать судьбу «Аббатства». Джокаста вбила себе в голову, что мы с Алексом должны вернуть в фонд деньги, которые оттуда брали, чтобы Табита смогла купить себе собственный дом. Глупость какая!

Он извлек из фортепьяно громкий диссонирующий аккорд, и я сморщилась. В фондах и наследственных делах я не смыслила ровным счетом ничего. В приложении к себе я знала наверняка, что в наследство от своих родителей не получу ничего, кроме клюшек для игры в гольф.