Мы с близнецами шикарно провели там два дня в «Гранд-Отеле», где любил останавливаться Пруст. У нас был номер с просторными смежными комнатами, с общей ванной, искусно отделанной под старину, а вечером нас ждал ужин в большом ресторане отеля. Я как совершеннолетний сказал администратору, что приехал с двоюродными братом и сестрой, чтобы отметить день рождения последней, но никто, в общем-то, ничего не проверял. А вечером, когда ужин подходил к концу, свет в зале погас и от дверей в нашу сторону поплыли мерцающие точки, оказавшиеся семнадцатью свечками на огромном торте, который официант прикатил на тележке и который привел Камиллу в полный восторг. А потом мы гуляли в обнимку по пляжу, шагая против ветра вдоль темного неспокойного моря.

Вернувшись в отель и поднявшись на наш этаж, мы увидели, что перед каждой дверью выстроились в ряд мужские туфли. «Это для того, чтобы их почистили», — объяснила мне Камилла. «Какие-то траурные линии», — задумчиво произнес Лео. Мы принялись изучать выставленные туфли — английские, итальянские, — а потом решили переставить их местами. «Перемешиваем только те, что стоят у соседних дверей, чтобы завтра коридорный их все же нашел», — приказала Камилла, сама доброта. У нашей двери мы оставили свои старые кроссовки, полные мокрого песка. На следующее утро наши соседи, по-видимому, нашли свои туфли, так как никаких разгневанных криков слышно не было, но наши кроссовки остались мокрыми и грязными, а рядом с ними лежала красивая ракушка. «Классная!» — воскликнула Камилла, хватая ракушку. Лео дал мне пачку денег, которыми я расплатился на ресепшен, никто не задал никаких вопросов, но мне пришлось поставить подпись на квитанции, которая оказалась в руках моей судьи вместе с чеком на семьсот пятьдесят евро за форму для кендо. Что и говорить, адвокат Бернара Дефонтена свои деньги отрабатывал. А что я мог сказать в ответ? Разумеется, это были не мои деньги и близнецы были несовершеннолетними, с этим не поспоришь. А рассказывать про вымышленный день рождения, темное неспокойное море и маленькую ракушку было не к месту, все равно это ничего не изменило бы.

Однако для нас эти выходные, кроссовки и маленькая ракушка были важной частью нашей жизни. И если вы не хотите представить нас в коридоре «Гранд-Отеля», где мы прыгали и дурачились посреди ночи, где Камилла, нацепив на босые ноги мужские туфли, дефилировала, словно модель на подиуме, смешная и красивая, очень красивая, если вы не хотите представить, как Лео выбежал из нашего номера с тремя парами грязных кроссовок в руках, то вы ничего не сможете понять, и мне даже не стоит рассказывать о том, что случилось позже, так как единственное, что хотел адвокат — это изобличить убийцу.

Воспоминания о том уик-энде взволновали меня, и когда я рассказывал вам об этом на очередном сеансе, месье, у меня снова начался приступ апноэ. «Я понимаю, что это детские дурачества, но неужели вы думаете, что ваши взрослые шалости более забавны? То, что, к примеру, вы вытворяли на выходных со своей женой, это интереснее? Скажите же, скажите». — «Дыши те, Рафаэль, дышите глубже», — спокойно ответили вы и подошли к окну, чтобы открыть его якобы для меня, но я заметил, как вы, повернувшись ко мне спиной, глубоко вздохнули, глядя на привычную суету бульвара Сен-Жермен, вы были озабочены собственным дыханием, а не моим, и мне сразу намного полегчало.

На поездку с Анной в Кабург я одолжил денег у Лео. У меня хватало только на поезд (мой заработок на малярных работах с господином Хосе), но не на отель, а, может, наоборот, не помню. Вероятно, у Лео в тот день не было необходимой суммы, вероятно, он решил перезанять немного у Камиллы, и она, обычно не интересовавшаяся, на что идут деньги, бросила на него проницательный взгляд: «Это для Рафаэля?» Лео, застигнутый врасплох, не знал, что ответить, а Камилла сразу поняла, что деньги предназначались для меня — для нас с Анной.

Накануне выходных, когда я пришел в студию после лекции о Гомере и увидел Камиллу в вечернем платье, то подумал, что госпожа Ван Брекер здесь и они с дочерью отправляются в Оперу.

«Твоя мать здесь?» — спросил я, готовый поскорее смыться.

Госпожа Ван Брекер всегда была любезна со мной, в отличие от Бернара, она не пыталась меня уязвить и с искренним интересом расспрашивала о матери, занятиях в университете, но временами ее вопросы становились слишком неудобными, щекотливыми для такого простого парня, как я. «Вы хорошо ладите с другом вашей матери, Рафаэль?» Я сразу терялся, затравленно оглядываясь по сторонам, готовый провалиться сквозь землю от стыда, но госпожа Ван Брекер, ничего не замечая, невозмутимо продолжала: «Мои свекор со свекровью утверждают, что он очень милый человек, не стоит сердиться за это на вашу мать, Рафаэль. Моя подруга Шарлотта никого не желала видеть после развода с мужем, она заперлась в одиночестве на своей вилле в Жуан-ле-Пен, вы ездили туда, помните, мои близняшки, но это не пошло на пользу ее сыну, вы же знакомы с его сыном, близняшки, он учится в политехническом». Потеряв дар речи, я заворожено слушал ее болтовню, не смея признаться, что никогда не встречался с «другом моей матери», но она уже перескакивала на другую тему, а я не знал, стоит ли мне злиться на нее за то, что она сравнивает судьбу моей бедной мамаши с судьбой ее разведенной подруги, богачки с виллой в Жуане и сынком из политехнического, или благодарить за то, что ставит на одну планку мою мать и свою подружку. Со временем до меня дошло, что она болтает со мной, чтобы просто поддержать разговор, — такова была ее манера проявлять любезность, материнскую заботу, так сказать. Позже я также понял, что госпожа Ван Брекер, несмотря на свое огромное личное состояние, испытывала различные страхи: она боялась развода, старости, переживала за детей и, особенно, за близнецов. Она казалась мне очень красивой, стройной, с величественной осанкой. «Но я же очень толстая, Рафаэль, смотрите, вот здесь, у талии», — и она приподнимала свою шелковую блузку, демонстрируя тугой загорелый живот. Близнецы немигающим взглядом следили за сценой, закрытые в своем мирке. «Как хорошо, что вы оказались здесь, Рафаэль, хоть вы меня можете выслушать, а то им совершенно наплевать на свою мать, хотя мне уже давно пора привыкнуть к этому», — вздыхала она и тут же заливалась звонким хохотом.

Мне не стоило задирать нос, считая себя привилегированным собеседником госпожи Ван Брекер, она вела себя так из-за ее кипучей энергии, а не благодаря каким-то особым моим качествам. Во время нашей следующей встречи она уже ничего не помнила из того, что рассказывала о моей матери и что все еще жгло мое сердце, сама ее жизнь была похожа на вихрь. А когда я оказывался на пути у этого вихря, то попадал к нему в плен. В отличие от Бернара, она никогда не предлагала мне денег. Думаю, она просто не могла вообразить себе, что я нуждаюсь в них, иногда нуждаюсь до такой степени, что не могу купить билет на метро. «Вы много ходите пешком, Рафаэль, это полезно для здоровья. Близняшки, вы должны брать с него пример, а не сидеть взаперти в квартире!» Близнецы хранили твердое молчание. Впрочем, она, вообще, смутно представляла себе, что такое метро, а район Мэри де Лила был для нее заоблачным краем, который простирался далеко за границы ее привычного мира. Однако ее грубая сердечность устраивала меня, внося некий покой в мою душу. И втайне мне нравилась ее манера «поднимать пыль» в квартире Лео и Камиллы, заставлять вальсировать все предметы и фантомы.