как две отдельные операции. Вопреки прецеденту, установленному Вашингтоном, Адамс, разгневанный своим поражением, не стал дожидаться, пока Джефферсон поприветствует его, и ушел с инаугурации. Судя по всему, он был не единственным президентом США, который люто ненавидел своего преемника, но оказался единственным, кто так простодушно это продемонстрировал.

VI. Время Джефферсона

1. Некоторые историки считают, что избрание Джефферсона сродни второй американской революции. Это, разумеется, преувеличение, но с Джефферсоном к власти действительно пришла новая политическая философия. Вашингтон и Адамс верили в свободу, а не в демократию. Джефферсон, напротив, верил в американский народ. Воспитанный отцом — фермером и первопроходцем, «он любил соседей по границе, а те в свою очередь любили его». Именно тогда он сформировал свои представления о том, какой должна быть политика Америки, точнее, три ее основных тезиса, от которых он никогда не отступал. Первый — превосходство децентрализованного правительства. Все меры, направленные на консолидацию центральной власти за счет штатов, казались ему «замаскированной политикой тори». Он считал, что лучше всего — местное самоуправление, поскольку для людей мелкие дела, в которых у них есть личный интерес, гораздо понятнее, чем крупные, где их легко обмануть. «Наша страна слишком велика для того, — говорил Джефферсон, — чтобы всеми ее делами вершило одно правительство. Слуги общества, находящиеся на таком удалении и без надзора своих избирателей, не смогут хорошо управлять страной и уделять должное внимание мелким повседневным делам общественной жизни; с другой стороны, избиратели будут лишены возможности контролировать своих избранников, что способствует коррупции, казнокрадству и расточительству». Второй тезис: он верил в превосходство аграрной цивилизации над городской. «Сельскохозяйственные труженики — это богоизбранный народ, если у Бога когда-либо был избранный народ… Падение нравов среди масс фермеров — феномен, примера которому невозможно сыскать ни в одной эпохе, ни у одной нации». Третий тезис: власть, данная Конституцией Верховному суду, возмущала Джефферсона: «Больше всего я опасаюсь всесилия федеральной судебной системы… Как можно называть республиканским правительство, в котором большая часть высшей власти никак не зависит от нации?» Любая сила, лишенная постоянного надзора народа, казалась ему незаконной.

2. Но если новый президент и отличался от предшественников своей доктриной, то по своим манерам он был культурным и жизнерадостным виргинцем. Философ XVIII века и политик XIX, он с непревзойденным мастерством поставил философию на службу политике. Аристократ по рождению, облику и культуре, он напускал на себя демократичную простоту, иногда доходившую до внешней неряшливости. Он принимал британского посла в домашних шлепанцах, что задело дипломата. Но это делалось отнюдь не по небрежности; он не уважал англичан, хотел показать свою независимость и прекрасно понимал, что этот ставший легендой эпизод только привлечет к нему избирателей. «Я стараюсь, — говорил он, — не делать никакой разницы, пишу ли я самому могущественному или самому ничтожному человеку в мире». Так оно и было, но забавно, что он счел нужным заявить об этом во всеуслышание. Он утверждал, что он человек на редкость спокойный. Но за этим спокойствием бушевали страсти. «Я поклялся перед Богом, что не допущу никакой тирании, угнетающей дух человека». Он опасался богатых, могущественных, высокомерных. Его любовь была направлена на обездоленных и скорее на фермеров, чем на рабочих. Высокомерные отвечали ему тем же недоверием. В Филадельфии даже во времена своего вице-президентства он не был вхож в дома «порядочных людей». Однако с ним было приятно общаться. И хотя у него полностью отсутствовало чувство юмора, но были утонченность и вкус. Он отличался огромной любознательностью, обладал энциклопедической памятью, хотя энциклопедичность его была элементарной и грешила лакунами. Он вкусил ото всех наук, знал немного по-гречески, немного по-латыни, немного по-французски. Он утверждал, что за девятнадцать дней на корабле освоил испанский, имея при себе лишь «Дон Кихота» в качестве учителя. Питая маниакальную приверженность к механическим приспособлениям, причем самым необычным, он заполонил ими свой дом в Монтичелло: установленный в помещении флюгер указывал направление ветра, дверь открывалась при помощи противовеса, бутылки из погреба поднимались к столу хозяина специальным блочным механизмом. Ему нельзя было отказать во вкусе; имение Монтичелло, построенное по его собственным рисункам, было очаровательно, а позже он спроектировал Университет Виргинии с его извилистыми змеевидными кирпичными стенами — самый прекрасный архитектурный ансамбль на континенте и один из самых красивых в мире. Ему так нравилось реформировать все то, за что он брался, что он даже решил обновить Евангелие и соединить все четыре книги в единый сплошной повествовательный текст. Его популярность удивляла даже Гамильтона и Вашингтона, ведь он не был ни оратором, ни воином. Просто народ чувствовал и знал, что Джефферсон доверяет ему. Оптимизм — самое типичное американское свойство. Джефферсон по натуре был оптимистом, а Адамс — пессимистом; и именно поэтому американцы голосовали за Джефферсона.

Один доллар с портретом президента Адамса. 2007

Гилберт Стюарт. Портрет Томаса Джефферсона, третьего президента США. 1805

3. Француз, майор Ланфан, разработал план устройства новой федеральной столицы на берегах Потомака. В его огромном и хорошо продуманном проекте был предусмотрен Капитолий — место заседаний конгресса, элегантный дом для президента, проспекты, площади, памятники. Но в 1800 году строительная площадка Вашингтона представляла собой непролазную грязь, где возвышался незаконченный Капитолий, а город состоял лишь из нескольких хижин для чернокожих. Тем не менее именно здесь было решено провести церемонию инаугурации: Джефферсон приехал за несколько дней до 4 марта и с присущей ему скромностью поселился в пансионе Конрада. В назначенный день он отправился пешком в Капитолий, «одетый в простой костюм, сшитый из сукна, сотканного в Америке». Председатель Верховного суда Джон Маршалл, креатура Адамса, ненавидевший Джефферсона, попросил его произнести слова присяги и поклясться на Библии. Затем президент зачитал свою инаугурационную речь. «Порядочные люди», опасавшиеся, что в лице Джефферсона они встретят нового Робеспьера или Марата, вероятно, испытали облегчение, услышав его призыв к примирению. Борьба была суровой, но она завершена. Все должны подчиняться законам, работать ради общего блага и не забывать священный принцип, «что хотя воля большинства и должна побеждать во всех случаях, эта воля, чтобы быть справедливой, должна быть разумной, и меньшинство имеет равные права, защищенные законами, которые это равенство обеспечивают»… И еще: «Но любое разногласие мыслей не является разногласием принципов. Мы называли разными именами братьев наших, которые исповедовали один и тот же принцип. Все мы — республиканцы, все мы — федералисты».

Виргинский университет — детище Джефферсона. 1826

4. Что именно он имел в виду? Обе стороны тщетно пытались это понять. Возможно, то, что