– Что значит, решение? – опять перебила я его.

– Назначим вас опекуном малолетней… – он на секунду замолчал, чтобы заглянуть в хорошо мне знакомую папку, – Александры Урбаник, без необходимости постоянного кураторского надзора.

– Сколько? – повторила я вопрос.

– Сорок.

– Сорок чего? – спросила я, застигнутая врасплох, не понимая, о чем речь.

– Тысяч.

– Что?! – завопила я, срываясь со стула.

– Это все, что я хотел вам сегодня сказать. В понедельник утром позвоните мне, скажете, начинаем мы процесс или нет, – сообщил он мне и, как обычно, вышел из кабинета, не попрощавшись. Я тяжело повалилась на стул.

Странно, что я не села мимо, потому что в глазах вдруг потемнело. Сорок тысяч я никогда в жизни в руках не держала. Да я за год столько не получала! Даже моя машина столько не стоила!

Я вышла из здания суда с жутким головокружением. С утра планировала, что после встречи с судьей поеду к Оле, хотя бы на пару часиков, но когда села за руль, поняла, что не в состоянии куда-то ехать. У меня оставалось два с половиной дня, чтобы принять решение. Слишком мало!

Я была в ярости, когда ехала домой. Чертовски сильно хотелось напиться. Напиться до беспамятства. Я проглотила двойную порцию лекарств, которые мне пани Рената прописала, и пошла спать. Вечером проснулась и сразу позвонила Магде и Роберту. К счастью, трубку взял мой зять.

– Роберт, мне нужна помощь. То есть не мне, а Оле, – начала я. – Есть шанс решить вопрос с опекунством раз и навсегда и быстро забрать ее из приюта.

– Отлично, Аня! Хорошие новости!

– Нет, мои дорогие, это не хорошие новости. Дослушай меня до конца, – перебила я его. – Это будет стоить сорок тысяч злотых.

В трубке воцарилась тишина.

– Аня, извини, я не понял, – через минуту заявил мой зять.

– Чего ты не понял? – Я уже начинала злиться. Разговор и так был неприятный, а Роберт еще и тупил.

– Как это? Какие сорок тысяч? Ведь дело в суде? Ты о чем?

– Это я о чем?! – рявкнула я в трубку.

Вся злость, которая копилась во мне последние дни: на гада председателя, на всю эту ситуацию, на Олю и на саму себя, начала выплескиваться. Мне казалось, что она вытекала изо рта, из носа, из ушей и из всех пор моего тела.

– Я о неделях, месяцах нервотрепки, борьбы и стрессов! О том, что вы бросили меня с Олей, о вашем безразличии и равнодушии. Скинули это дело на меня и считаете, что все в порядке?! Я о том, что моей сестре наплевать на собственную внучку. Ты притворяешься, что не понимаешь? Не видишь? Я каждый день езжу в тот чертов Торунь, а если не еду, то торчу в суде, пресмыкаюсь перед каждым, кто может мне помочь вытащить Олю из этого кошмарного места. Чтобы она туда больше никогда не вернулась! – Я остановилась, чтобы набрать в легкие воздуха, и тут на меня навалилась дикая усталость. Тело сводило судорогами, и я вся тряслась, как загнанный заяц. – Знаешь что, Роберт. Я не хочу с тобой разговаривать. Обсудите это с Магдой, и перезвони мне завтра вечером. У меня время до понедельника, – проворчала я и швырнула трубку.

Посидела минуту и снова пошла за спасительными таблетками пани Ренаты. Мои запасы уже почти иссякли. Я у нее уже несколько недель не была, и Олю почти неделю не проведывала. Мне нужно было выспаться – выходные я планировала провести в Торуне.

В субботу мы вернулись домой с Боженой и устроили себе праздничный ужин. Я уже четыре месяца не пила, а ей суд наконец присудил алименты от бывшего мужа. Конечно, не такая уж и большая сумма получалась, по сто злотых на каждого ребенка, но хоть что-то. В общем, у нас обеих было что праздновать, и я решила пока не думать о том, где взять сорок тысяч. В моей ситуации что сорок тысяч, что пять миллионов, было все равно. Обе суммы казались одинаково недосягаемыми.

Зять позвонил поздно, после одиннадцати. Голос у него был грустный и усталый. Видимо, разговор с Магдой получился долгим и трудным. Хотя меня это не волновало. До сих пор все Олины проблемы решала я, теперь пришло время деду с бабой сделать хоть что-то.

– Аня, мы сейчас можем дать тысяч пятнадцать, больше у нас нет.

– Послушай меня! Меня это не колышет, деньги нужны не мне, а Оле, вашей внучке. Помнишь ее?

– Да, Аня, помню.

– Отлично! А помнишь, что Оля уже целый месяц в приюте? Никому бы не пожелала туда попасть! – сказала я и сделала многозначительную паузу, ожидая ответа.

– Помню, – ответил он тихо.

– А вот я не помню, чтобы вы хоть раз ее проведали в приюте… Или приехали к ней на Вигилию с подарком под елочку… И на дне рождения, который у нее в конце ноября был, я вас тоже не помню. Я права? – сознательно издевалась я.

Роберт молчал.

– С тех пор как я забрала Олю в октябре, вся моя жизнь посвящена только ей. Я езжу к ней каждый день в Торунь, как идиотка. Я мне уже за пятьдесят, я старше, чем ты или моя немощная младшая сестричка. Иногда я так устаю, что плакать хочется. Приезжаю вечером домой, падаю, в чем была, на кровать, а с утра опять в суд или к Оле. Если бы не соседи, мы бы с моей собакой с голоду умерли. Чужие люди, о которых я еще год назад слыхом не слыхала, помогают мне больше, чем собственная семья. И делают это только из приличия. Я пресмыкаюсь перед каждым, кто может мне хоть как-то помочь. Даже перед теми, кому раньше бы под ноги не плюнула, – продолжала я свою речь.

Злости не было, я хранила ледяное спокойствие, от которого мне самой становилось страшно. Я все думала, что сейчас чувствует Роберт, и даже жалела его немного. Но Олю мне было жаль еще больше. Ненадолго воцарилась тишина.

– Я не требую, чтобы вы приезжали к Оле и проведывали ее каждую неделю, я не жду, что вы мне будете готовить ужин или ухаживать за моим псом, когда я поздно вечером от нее возвращаюсь. От вас мне нужны только деньги. Пятнадцать тысяч привезите мне завтра, а остальные двадцать пять понадобятся в апреле. Продайте что-то или возьмите в долг. А я буду заниматься всем остальным.

В понедельник утром я позвонила в суд. Пани Кристина очень удивилась, когда судья Юлиуш захотел со мной поговорить.

– Я согласна на ваше предложение, но у меня есть определенные условия, – заявила я ему вместо «Здравствуйте».

– Никаких условий!

– Вы так много зарабатываете, что вам плевать на сорок тысяч? Выборы уже на носу, деньги, наверное, понадобятся? – вкрадчиво спросила я.

– Я не буду с вами торговаться!

– А я и не торгуюсь. Я предлагаю десять тысяч сейчас, а все остальное, когда дело будет сделано. И попрошу вычистить бумаги так, чтобы в ближайшие годы никто не мог подкопаться. Да, и еще пусть мне вернут права.

– Но вопрос с правами не в моей компетенции.

– Я доплачу еще пять тысяч.

– Посмотрим, что я смогу сделать. Но только у меня тоже есть пара условий.