Мы отпрыгиваем в разные стороны, и она шепчет:

— Быстро в ящик!

Я запрыгиваю в него. Хошико в последний момент с грохотом захлопывает крышку. Я снова лежу, скорчившись, в кромешной тьме.

Дверь открывается, и я слышу приглушенные голоса. Напрягаю слух, пытаясь разобрать, что там говорят, но улавливаю всего несколько слов: «Сильвио… Бенедикт Бейнс… допрос». Затем я слышу ее истошный крик, дверь захлопывается и воцаряется тишина.

Два охранника, которые вошли так вежливо, явились вовсе не для разговора. Они вообще почти ничего не сказали. Несмотря на мое сопротивление, они вытащили меня в коридор и вывели наружу.

Они тащат меня дальше, мимо всех строений, мимо клеток с животными, мимо других аттракционов. Лишь оказавшись возле лестницы, я понимаю, куда они меня ведут. Мы — возле трейлера Сильвио. Да это же священное место. Я не помню, чтобы мне позволяли находиться здесь. Я не могу подавить в себе чувство любопытства. Мне предстоит увидеть его тайное логово.

Толчком в спину меня заставляют подняться вверх по лестнице и, запихнув в дверной проем, оставляют меня одну.

Мне кажется, что здесь роскошная обстановка, ведь по сравнению с тем, к чему мы привыкли, роскошью может показаться все что угодно. Здесь есть пара диванов, обтянутых темным бархатом, телевизор с большим экраном, стол, стулья, довольно скромная кухня и две двери, которые ведут, по-видимому, в спальню и туалет.

Большую часть одной стены занимает огромная стеклянная витрина. Внутри — десятки золотых призов и наград, которые получал цирк на протяжении многих лет. «Лучшая развлекательная площадка», премия «Народный выбор» и тому подобное.

Интересно, как ему удается сохранить их все, учитывая, что за своим безукоризненным фасадом он — Отброс, как и все остальные. Правда, не простой Отброс, если слухи верны.

Одна из стен увешана фотографиями. На каждой из них Сильвио с гордостью позирует рядом с какой-нибудь знаменитостью из числа Чистых. Звезды поп-музыки, кинозвезды, политики — практически все известные личности. Большинство из них я не знаю, ведь мы не получаем широкого доступа к новостям, СМИ или музыке. Но некоторые лица мне знакомы, их я замечала во время выступлений, наблюдая за ложей для особо важных персон.

Во время визитов знаменитостей Сильвио отчаянно суетится, чуть не ползает вокруг них, подобострастно бросаясь к их ногам — для нас такая великая честь, что вы здесь, я всегда восхищался вашей работой и творчеством. Меня всегда тошнило от такого поведения.

На всех фотографиях он запечатлен в полном наряде инспектора манежа. Это его жилище, но нигде нет никаких признаков быта реального человека, существующего под этой щегольской маской: никаких характерных черт, никаких маленьких безделушек или украшений. Что же я ожидала увидеть, фотографии его семьи? Вряд ли, учитывая его историю.

На лестнице снаружи раздаются шаги, щелкает дверной замок. Это он.

Сабатини несколько секунд сверлит меня тяжелым взглядом.

— Предлагаю тебе не разыгрывать невинность, а честно сказать мне, где он прячется.

— Извини, Сильвио, но я не понимаю, о чем ты. Кто этот он?

Он показывает плакат с лицом Бена.

— Юный Бенедикт Бейнс. Симпатичный молодой человек, не правда ли? А какой герой! Ведь это он спас тебя на днях.

— Он — Чистый. Я ненавижу Чистых. С какой стати мне его прятать?

— Так, значит, он где-то спрятан?

— Понятия не имею. Мне показалось, это ты сам так сказал.

— Я спрашиваю тебя еще раз… Где он?

На миг воцарятся молчание. Я смотрю на него и медленно повторяю:

— Я не знаю.

Сильвио несколько секунд смотрит на меня. У него холодный, стальной взгляд, но затем, во второй раз в жизни, я вижу, как самообладание изменяет ему. Маска невозмутимости слетает с его лица. В последнее время она соскальзывает все чаще и чаще. Он ударяет ладонью по столу.

— Где он?

— Я не знаю.

— Из-за него моя шея в петле. Мне задают самые разные вопросы. Почему я не знаю, что происходит в моем собственном цирке? Почему у нас недостаточные меры безопасности? Почему мои Отбросы вышли из-под контроля? Да и Бейнс, мать этого мальчишки, дышит мне в затылок: «Где, черт возьми, мой сын? Почему ты его еще не нашел? И почему, почему, почему, почему эта чертова канатоходка все еще жива?!»

Его трясет. Он понижает голос и шипит сквозь зубы:

— Я не собираюсь из-за тебя терять мое положение. Потому спрашиваю тебя еще раз: где он?

Я смотрю на него. Разве он не понимает, что он ничего не значит для Вивьен Бейнс? Что он ничего не значит для них всех?

— Сильвио, ты такой же, как я, разве ты этого не понимаешь? Ты никто для нее и для всех остальных. Ты просто еще один грязный Отброс, такой же, как и все мы.

— Нет! Я не похож на тебя! Абсолютно! Я — Чистый! Я всегда был Чистым, мне просто нужно, чтобы они это увидели!

Он на самом деле сумасшедший.

Я пробую другой подход, более мягкий. Может быть, мне удастся урезонить его, заставить его понять, кем он стал.

— Твоя мать бросила все, чтобы быть с твоим отцом. Как ты думаешь, она хотела бы увидеть тебя таким, каким ты стал?

Я понимаю, что допустила ошибку. Его глаза вспыхивают яростью, лицо бледнеет. Он хватает меня за горло. Он собирается задушить меня.

— Как ты смеешь? Как ты смеешь упоминать мою мать? Как ты смеешь говорить, как мне себя чувствовать? Я скажу тебе кое-что, хочешь? Моя мать была слабой. Слабой беспечной дурочкой. Она пожертвовала моей судьбой, принесла в жертву все то, что причиталось мне, лишилась всего, что могла иметь, потому что не могла контролировать свои желания! Моя мать была всего лишь легкомысленной девчонкой!

У меня не осталось воздуха. Кружится голова, все вокруг темнеет и исчезает.

Внезапно Сабатини отпускает меня, и я судорожно хватаю ртом воздух.

Он отступает назад и наблюдает за мной, скрестив на груди руки.

— Этого достаточно, чтобы ты передумала, или мне продолжить?

Мое горло горит, и когда я пытаюсь ответить, мои слова превращаются в хриплое сипение.

Я знаю: надежнее всего по-прежнему все отрицать. Но я не могу. Я впервые вижу его таким испуганным. Это придает мне уверенности в себе. Впервые за все это время козырь у меня в руках. Я знаю, Сильвио все рано отправит меня на пытку. Тогда почему бы мне сначала не помучить его?

Вцепившись в его холодные, жестокие глазки, я нежно улыбаюсь ему.

— Ладно, Сильвио, ты прав. Я знаю, где он.

Он тотчас довольно кивает.