Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы легли спать, никто из нас не забыл положить под голову или рядом с собой ручной топорик, пистолет и ружье. Однако Мишка так и не пришел, чтобы нарушить наш ночной покой.
На следующее утро, как только рассвело, мы пошли в направлении, откуда накануне появились медведи.
Мы не нашли никаких следов ни медведя, ни крови. Однако, как часто бывает в таких ситуациях, нам помог случай. Не ведая того, спустя час затрудненной ходьбы по чаще мы оказались перед берлогой под огромным свалившимся деревом, откуда к нашему удивлению и замешательству, пошатываясь, вылез огромный медведь. Когда он увидел нас, его молнией озарила жажда мести. Рыча, покачиваясь из стороны в сторону, он бросился на меня. Казалось, что он меня узнал и решил мне жестоко отомстить за те ужасные боли, которые я ему причинил, – было очевидно, что зверь был серьезно ранен, – и я наверняка почувствовал бы, каково было очутиться в его мощных лапах, если бы мои товарищи, находившиеся немного поодаль, не успели выстрелить в него, когда медведь был в двух шагах от меня. Пули его не убили – медведь пошатнулся и начал опять собираться с силами для прыжка, но я успел отправить ему последнюю пулю, которая и оказалась для него смертельной.
От наших двух собак особой пользы не было. Завидев медведя, они залегли на землю, спрятавшись между нашими ногами и став для нас нежелательным препятствием. Медведь, которого мы застрелили, был необычайно крупным. Когда его шкуру растянули и высушили, ее размер составлял 22 пяди[76].
Разделав медведя – мясо мы выбросили, поскольку русские его не едят, – мы отправились к Сечене, куда должны были прийти еще накануне.
Мы попеременно несли тяжелую шкуру, хотя ее вес не имел для нас особого значения, поскольку радость и даже гордость от того, что мы завалили такого большого зверя, перевешивала все трудности.
Вечером четвертого дня после нашего отъезда из Томска мы прибыли в Сечену, деревню из 40 домов. Между домами и опушкой леса находилось наполовину убранное поле, где росла высокая сочная трава. Мы его перешли, подойдя к маленькой узкой тропе, по которой ползало много ядовитых змей. Русские многих из них убили, не забыв присыпать их тушки землей.
В деревне, где жили мои компаньоны, нас радушно приняли. В честь «охотников» в местном кабаке была устроена веселая вечеринка, на которой люди под жизнерадостные звуки гитары от всей души танцевали задорные и оригинальные народные танцы, а водка лилась рекой.
В полночь перед кабаком остановилась запряженная телега, в которую мы с одним из моих товарищей, находясь в приподнятом настроении, сели и тронулись в путь. Вскоре наша радость улетучилась и нас начало клонить ко сну, но внезапно колеса телеги налетели на пень в поле – и повозка остановилась. После нескольких попыток нам с трудом все-таки удалось опять выехать на проезжую дорогу.
Утром к нам вернулось хорошее настроение. Солнце стояло высоко, из-за чего мы проснулись. Русские также позаботились о том, чтобы в повозке у нас были прохладительные напитки для подкрепления.
Спустя десять часов мы приехали в Томск.
Глава XXIII
Крестьянская свадьба в Сибири
Меня пригласили на свадьбу. – Жизнерадостная невеста и элегантный жених. – Венчание. – Застолье. – Танцы. – Более солидные гости играют в карты. – Образованная гостья знает о Фарерах. – Празднование продолжилось на следующий день
В Северной Азии я посетил множество свадеб. Когда я во время охотничьего похода очутился в деревне, где один из моих спутников должен был жениться на местной девушке, меня пригласили на свадьбу. Приглашение я, конечно же, принял с большой радостью.
Ранним осенним утром солнце наполнило своим сиянием пространство на юго-востоке, поля и деревья сверкали изморосью. По деревенской дороге, еще не совсем подсохшей и затвердевшей, едет телега с тремя запряженными лошадьми. На двух досках, лежащих поперек повозки, сидит невеста со своей семьей и шафером[77]. Когда юная жизнерадостная невеста садилась в телегу, на ее розовых щеках и в глубоких голубых глазах читались радостная улыбка, надежда и предвкушение чего-то нового, и это выражение лица оставалось неизменным всю дорогу к соседней церквушке.
В последние перед свадьбой дни невесту навестили ее подруги. Они вспоминали с нею вечерки, где они весело проводили время с местной молодежью, – теперь же она должна распрощаться с подругами и своей девственностью. У невесты под шубой из беличьего меха было белое, накрахмаленное платье со шлейфом. На лбу – венец из хризантем и вуаль до спины.
За первой телегой последовали еще четыре. В первой из них сидел элегантный, стройный и хорошо сложенный молодой русский в национальном костюме. Это был жених. Его костюм состоял из широких бархатных штанов, заправленных в блестящие высокие сапоги, расшитой рубахи с поясом и синего матерчатого кафтана со складками, который покрывает бедра и спускается до колен. В руках он держал дорогую бобровую шапку с черной бархатной тульей[78].
Сразу же после нашего приезда в деревню мы отправились в церковь, где происходило венчание. Священник проводил традиционные церемонии, размахивая кадилом, а деревенский хор пел «Господи, помилуй!», в то время как диаконы держали распятие и иконы, перед которыми люди становились на колени и их целовали.
По возвращении из церкви жениха и невесту встречали с хлебом- солью и «богом дома» (иконой святого, передаваемой из поколения в поколение), которого целовали с благоговением и почтением.
После обмена поздравлениями молодожены сели вместе с гостями, многие из которых приехали еще накануне и уже были в прекрасном настроении.