— Он сейчас с тобой, да? — крикнул кто-то. Женщина закатила глаза.

— Знаете, что я ему тогда сказала? — ответила она. — Когда он завел разговор о том, что утиль то, да утиль се, и все такое прочее? «Держись своей команды», — были мои слова. Вот почему потом, когда пошли слухи, что он вроде как со мной, я сильно удивилась. Потому что его со мной нет.

Значит, ехала она кое-куда, продолжала она уклончиво, туда, где, по слухам, лежал еще не раздетый поезд, новая руина, оставленная другим поездом. Может, даже тем самым, который имел отношение к исчезновению молодого человека. Вот, значит, она ехала, а тут эта маленькая дрянь возьми да свались на нее с неба.

— При ней было письмо, — продолжала она. — И тут я вспомнила, что Шэм говорил что-то про летучую мышь. При ней было письмо, на которое вы, как мне показалось, захотите взглянуть. И я начала наводить справки. За вами тянется след, если вы не в курсе. Кротобой не в той части света. Кротобой, преследующий громадную добычу далеко от своих берегов. — Она улыбнулась. — Я вас искала. И вдруг, дня два назад, она, — кивок в сторону Дэйби, — спятила. Вскочила и понеслась. Точно услыхала что. Я пошла за ней.

Откуда мыши было знать о местонахождении «Мидаса»? Сирокко пожала плечами.

— Думаете, я для поправки здоровья за ней полрельсоморья пропахала? У меня и так работы невпроворот, и моя работа — утиль. Некогда мне шастать туда-сюда за всякими бешеными мышами.

— Так зачем же вы тогда за ней шли? — спросила капитан Напхи.

Сирокко показала ей записку, нацарапанную рукой Шэма. Напхи уже хотела выхватить у нее бумажку, но Сирокко отступила и стала читать вслух, для всей команды. «Пожалуйста! — начала она. — Я пленник на поезде под названием „Тарралеш“…»

Когда она закончила, наступила долгая тишина. Команда, сальважир, мышь и капитан мокли на палубе «Мидаса», переглядываясь и забыв про дождь. Все стояли, выпучив глаза. На Сирокко, друг на друга, на капитана.

— О, боги мои Каменноликие, — сказал кто-то.

— Это же абсурд, — сказала капитан. Выхватила листок. Несмотря на кровотечение, ее искусственная рука работала не хуже прежнего. Карандашные следы на бумаге размывал дождь. — Невозможно даже понять, что тут написано, — сказала она. — Не говоря уже о том, чей это почерк. Очень вероятно, что все это затянувшееся представление, которое разыгрывают перед нами для какой-то неведомой цели.

— Вот как? — Это был доктор Фремло. — Кто здесь всерьез попытается сделать вид, будто мы поверим, что Шэм по доброй воле мог отпустить от себя свою мышь? Перед нами та самая сальважирка, с которой якобы ушел Шэм. Вот она, а Шэма при ней нет как нет. Зато здесь его любимая летучая тварь, на которую он, как всем нам хорошо известно, неоднократно и незаслуженно изливал свои чувства и которая теперь оправдывает его сантименты, порываясь куда-то нас отвести. Где бы ни был сейчас наш товарищ, он там не по своей воле.

— В этом… нет… смысла, — сквозь зубы процедила Напхи. — Не знаю зачем, но мне пытаются помешать… — Она бросила взгляд в направлении Насмешника Джека, потом повернулась к Сирокко. — Какой у вас план? Вы просите нас…

— Ни о чем я вас не прошу, — ответила Сирокко. — Я просто доставила по назначению письмо, которое принесла мышь. Мое дело сделано. — И она повернулась к рельсам.

— Понятия не имею, как это животное оказалось здесь, — сказала капитан. — Оно могло сбежать, бросить Шэма. Во всей этой истории нет никакого смысла.

Команда смотрела на нее. Капитан Напхи закрыла глаза.

— Как мы ему говорили, — сказала она, — кротобои несовместимы с сантиментами.

— На свете нет никого сентиментальнее кротобоев, — возразил Фремло. — К счастью.

Вуринам вдруг завертел головой, стараясь повстречаться глазами с каждым, кто был на палубе. Он прокашлялся. Шэм. Худшего помощника доктора не видел ни один состав. В дротики играть не умеет. Команда слушала его молча.

— Я всегда желал ему только добра, — сказал вдруг Яшкан, — только…

— Ты? — возмутился Вуринам. — Добра?

— Слава сальважиров бежит впереди самих сальважиров, — сказала Напхи. Она посмотрела на Сирокко. — Мы не знаем, зачем она здесь. Что она ищет. Какова ее скрытая цель. Мистер Мбенда. Прокладывайте курс. — Она взялась за радар. Поводила им из стороны в сторону в поисках сигнала, встряхнула. Но на прибор, похоже, отрицательно влияла близость передатчика на ноге Дэйби. Мышь вопила и дергалась. Барабанил дождь. Никто никуда не ехал. Команда вертела головами.

— Мистер Мбенда, — повторила капитан. — Проложите нам курс. Считаные мили отделяют нас от самой большой мульдиварпы, которую вы, или я, или кто-либо другой видел в жизни.

И неприкрытой рукой из плоти и крови она стремительно схватила Дэйби. Та забилась, Сирокко зашипела и схватила мышь за другое, свободное крыло. И они стали вырывать мышь друг у друга. Та пищала.

— Животное, на которое я охочусь чуть не с детства, — говорила Напхи. — Животное, которое само умирает от желания быть пойманным нами. — Ее голос поднимался все выше. — Один бросок гарпуна отделяет нас от философии. Я ваш капитан.

Рельсоходы смотрели, как капитан Напхи тянет мышь за крыло в одну сторону, а сальважир — в другую. Они растянули крылья Дэйби до предела. Та испуганно верещала.

Вуринам сказал:

— Шэм, — хотел что-то добавить, но тут кашлянул повар Драмин. Все повернулись к нему. Кок поднял палец и, видимо, задумался.

— Парнишка-то, — высказался он наконец, явно удивленный собственным умозаключением, — в беде.

— Что? — переспросил Яшкан, но Линд, его постоянный партнер по травле Шэма, приложила к его губам палец.

— Мистер Мбенда, — сказал Вуринам. — Позвольте мне предложить выпустить эту мышь и позволить ей лететь вперед. Спорю, она полетит к нему. Возможно, сальважир не откажет нам в любезности сказать, откуда она прибыла?

— Хорошая мысль, — сказал Мбенда. — Даже, по-моему, превосходная. — Он посмотрел на Напхи. — Капитан? Вы не откажетесь отдать приказ?

Напхи переводила взгляд с одного лица на другое. Одни глядели туда, где скрылся гигантский крот. Глядели с тоской и страстью. Поднапрягшись, можно было услышать, как хлопают воображаемыми крылышками воображаемые денежки, покидая их карманы, которые они уже мысленно набили, мечтая об удачном завершении охоты на невиданного крота. Но большая часть команды — а капитан не поленилась и произвела про себя подсчет голосов — склонялись к тому, чтобы повернуть в другую сторону. Таким образом, за вежливо сформулированным предложением Мбенды маячила тень бунта.

Капитан склонила голову. Из самой глубины ее души вырвался звук. Вопль. Она стала поднимать голову, выше, выше, наконец, запрокинула ее так, что в ее глазах отразилось верхнее небо, и завыла. Вой был долгий, протяжный. Минутная слабость, жалоба на упущенный момент. Команда ждала молча. В конце концов, она была хорошим капитаном.