Когда баяджиры Шэма увидели паруса своих родичей, они изменили курс и пошли им навстречу. Он чуть не плакал с досады, пока они сдвигали экипажи, разводили костры и садились за общий ужин, оживленно обмениваясь новостями и сплетнями, которые то один, то другой энтузиаст шепотом переводил Шэму.

— О, говорят, такой-то умер, его ел муравьиный лев. — Пауза, заполненная бормотанием. — Эти нашли место для охоты, говорят, хорошее, надо пойти. — «О, дьявол, только не это», — думал Шэм. — Они хотеть знать, кто ты. Как мы тебя находит. — Баяджиры рассказали историю про Шроаков, и пиратов, и Шэма, и флот.

В ту ночь прыжков с экипажа на экипаж было больше обычного. Шэм удивился и смутился, когда к нему стала проявлять открытый интерес девушка-баяджирка одного с ним возраста. Он покраснел, застеснялся и сбежал от нее в постель, где долго и безуспешно пытался заснуть. «В другой раз», — подумал он снова, о, если бы ему только суждено было случиться, этому другому разу.

Наутро, сказав все речи, какие полагалось говорить в таких случаях, две группы расстались — частично поменявшись участниками, как понял Шэм. Пирушка и все, что за ней последовало, заняла не более полусуток. Но, когда дня через два они увидели стремительно приближающиеся паруса, он едва не зарыдал с расстройства.

Однако на этот раз предстояло обойтись без отдыха, болтовни и праздничного ужина. Вновь прибывшие дули в тревожные горны и размахивали флагами. Когда они подошли совсем близко, Шэм увидел, что их лица выражают горе и ярость. Они размахивали флагами и тыкали пальцами. Прямо в Шэма.

Его спасители пробовали объяснить. Кто-то где-то совершил нападение на что-то, очень дорогое баяджирам. В каком-то месте, где они охотились и собирали урожай. Нападение было не случайным. И оно имело какое-то отношение к Шэму.

— Что они говорят? — спрашивал он.

Его ни в чем не обвиняли, хотя многие смотрели на него с подозрением и злостью. На него возлагали какую-то неуловимую ответственность. Никто ни в чем не был уверен; те, кто принес это известие, своими глазами ничего не видели, знали обо всем с чужих слов, за что купили — за то и продавали. Но хотя чем дальше от первичного источника информации, тем больше искажений, слухи летели по рельсоморью, и все группы странников связывали то, что случилось — вероломное нападение жестоких пиратов, которые уничтожили одну из групп их родичей и отравили источник, — со спасением Шэма у ловчих сетей.

Те, кто пережил нападение, рассказывали, что нападавшие кого-то искали, требовали информации в обмен на прекращение разбоя. Информации о каком-то мальчике. Мальчике со Стреггея, который потерялся и сбежал от пиратов.

— Мы идем. — Все разворачивали свои тележки, готовили оружие. — Смотри. Все баяджиры идут. — На восток. Туда, где случилось то, что случилось. Прочь от Манихики и от тех мест, куда могли направляться Шроаки.

— Но… — чуть не взмолился Шэм. — Мы не можем больше терять время.

Но он не осмелился. Ведь это был их народ. Разве могли они не пойти?

Они не были готовы. После трех дней пути на восток обе группы достигли, наконец, окраины тех мест, где произошло нападение. Где, как думал Шэм, они должны были найти раненых, а может, и мертвых среди разбитых повозок.

В воздухе стояла вонь. Химическая, хуже, чем на любом заводе. Они поехали на запах.

— Глядите. — Шэм вскинул руку. Вонь шла снизу. Глаза у Шэма полезли на лоб. Нефть и промышленные отходы покрывали землю между путями и корнями деревьев, стекали по стволам, капали с ветвей, заливали рельсы. Кочевники переводили стрелки, брали вправо, влево, и все это с каменными лицами.

Настала горькая тишина. Даже колеса будто онемели, приближаясь к разбитым останкам баяджирских транспортных средств. Краем глаза Шэм видел вдалеке башню, огромное приспособление, каких немало было разбросано по рельсоморью, — они качали энергию из глубин плоской земли. Эта была неподвижна, на ее вершине не выжигал остатки факел.

— Это что, утечка? — спросил Шэм. — Может, здесь был взрыв? Здесь это случилось?

Приближались новые паруса. Разрозненные группы кочевников собирались в одну точку по мере того, как известие распространялось по рельсоморью. С помощью сигналов и цветных флагов они сообщали друг другу обо всем, что знали и видели, медленно, с отвращением и болью продвигаясь вглубь оскверненного участка, где сама земля, казалось, разлагалась под действием промышленных отходов, дефолиаторов и токсинов.

— Нет, это не поломка на вышке, — ответил сам себе Шэм. Это было убийство, истребление целого ландшафта. Кто-то посылал известие баяджирам. Здесь больше не будут расти дикие злаки. Здесь нет никакой охоты, и не будет еще много лет. Земля мертва, животные гниют в своих норах.

Среди приближающихся транспортных средств Шэм вдруг заметил одно, намного превосходящее размерами любую деревянную повозку. Баяджиры вокруг него не сводили глаз с последствий нефтяной войны. Шэм прищурился. Издалека шел большой состав, выбрасывая в воздух пары дизеля.

Несмотря на опустошение, царящее кругом, несмотря на гнев и уныние спутников, Шэм едва не подпрыгнул от удивления, потому что этот поезд, который уже вошел на территорию разоренных охотничьих угодий и теперь в окружении порхающих баяджирских повозок двигался прямо по изгаженным путям, был «Мидас».

Пока баяджиры горестно созерцали разразившуюся катастрофу, Шэм издал радостный клич. И еще один, когда с неба молнией упала ему на грудь и начала ласково тыкаться в него носом — это заменяло ей поцелуи — Дэйби, его летучая мышь.

Из архивов Филантропического Общества Стреггейских Кротобоев, воспроизведено с любезного разрешения Общества

Побитый, покореженный, скрипящий на ходу поезд Шроаков оставил далеко позади последний горизонт, который видели когда-нибудь глаза рельсоходов. и тут начались неприятности.

Вообще-то…

Вообще-то рановато еще для Шроаков. Время не пришло.

Эта фраза — и тут начались неприятности — очень древняя. Испокон веков она служила осью симметрии многих историй, той точкой, из которой герою открывалось, что дела обстоят куда хуже, чем он думал. Что ж, такова природа вещей.

Те, кто сведущ в науках, знают, что ученое название нашего вида — Homo sapiens — человек разумный. Однако нас можно описать и по-другому. Homo narrans, juridicus, ludens, diaspora: мы и рассказчики, и изобретатели законов, и игроки, и те, кто заселили собой весь мир. Это все — мы, но мы и нечто большее.

В той старой фразе есть один секрет. Все мы всегда были, есть и будем Homo vorago aperientis — человек, перед которым зияет огромная ненасытная дыра.

С юга и с востока шел поезд. Он гудел, он свистел, спеша за пределы познанного рельсоморья. Он изрыгал дизельные пары. Обычный кротобой, который нужда и непривычная цель преобразовали в нечто большее, нечто грандиозное, бряцающее оружием.