Я выстрелил в воздух, но и гром выстрела словно ушел в подушку.

— Алмаз, Алмаз! — запаниковал я.

Радости легкой добычи как не бывало. Я не знал, в какой стороне наше село, куда идти. По всему горизонту, на все триста шестьдесят градусов, горели редкие зыбкие огни. Дождик перестал. Огни приблизились, отражаясь в воде, они тянулись ко мне огненными спицами, словно я стоял посреди океана. «Откуда столько много воды, где я?!» — подумалось отстраненно, словно мысль явилась где-то вне меня, и так же вне меня кто-то стал перебирать серебряные струны. Никогда в жизни я не слышал столь удивительной музыки! То, казалось, звенит ручей, то какие-то огненные спицы, а то, казалось, преломляясь в роднике, солнечные лучи перебирают гальку.

Я пошел в одну сторону, потом в другую и, наконец, как бы на зов серебряных струн. Быть может, покажется странным, но, следуя сладостным звукам, я вышел к железнодорожной насыпи, у которой меня настиг Алмаз. Зачарованный музыкой, я не обратил внимания, что он трется о мои колени и путается под ногами. И только выйдя на полотно, я пришел в восторг, обнаружив, что он принес мне гуся, — редчайшая удача.

Рюкзачок был полон, мы шли по шпалам, посредине железнодорожной колеи, и светящиеся линии казались проницающими меня струнами. Музыка звучала теперь во мне, я был счастлив.

* * *

Первое, что я сделал, когда пришел в общежитие, бросил пакеты на кровать и сам растянулся рядом. Неслыханная удача — у меня в кармане пятьсот долларов, а в душе — музыка серебряных струн.

— Смотри, Митя, держи деньги в разных карманах, особенно баксы. Нашими тоже не фигурируй — их немного, но на поездку хватит с избытком.

Я засмеялся (советы Двуносого показались лишними) и, встав, как некогда, положил деньги в утюг. Потом, взяв на вахте ключ, спустился в душевую. Музыка серебряных струн сменилась музыкой труб. Теперь в моей душе звучали бравурные марши Первомая, изредка прерываемые здравицами, рвущимися из радиоколоколов: МИРУ — МИР! МИР — МИРУ! Все-все праздники моей жизни сейчас были со мной.

Я надевал нижнее белье («Манчестер Сити шортс») — школьный духовой оркестр играл туш. С каждым предметом одежды словно бы вручался очередной аттестат зрелости. Я натягивал джинсы — опять оркестр, но теперь уже военный, с битьем в литавры и маршировкой на Красной площади. Я брал в руки электробритву — и военный духовой оркестр на ходу перестраивался. А уж когда я примерял коричневую кожаную куртку с синтепоновым поддевом и опробовал на ее карманах замки «молнии» — в духовой оркестр, марширующий на Красной площади, стали вливаться оркестры из всех моих праздников. Английский красный шарф из королевского мохера и кавказская меховая кепка из серой нутрии довершили смотр… Когда я шел в умывальную, чтобы посмотреть на себя в большое зеркало, сводный военный оркестр направлялся к трибуне Мавзолея, а когда из зеркала глянул на меня как бы зеленоглазый кавказец с совершенно умным, светящимся от счастья лицом — я нисколько не удивился, что сводный оркестр сейчас же с воодушевлением заиграл марш «Прощание славянки».

Однажды я прочел, в какой-то газете или брошюре, что пословица «Смелого пуля боится, смелого штык не берет» по своей сути так же точна, как точны формулы физических законов. То есть все, о чем сказано в пословице, «имеет место быть». Автор утверждал, что в нас таится какая-то неизвестная науке психологическая энергия, которая в стрессовой ситуации создает вокруг человека мощнейшее силовое поле, искривляющее пространство, а может быть, выравнивающее. Во всяком случае, пули не могут преодолеть его и отклоняются от смелого человека. В заметке было представлено даже интервью со смелым человеком, который утверждал, что, будучи связистом, он сомкнул перебитые провода зубами и так с проводами лежал на площади Берлина где-то около получаса, а по нему со всех сторон строчили вражеские автоматчики, более того, снайперы вели прицельный огонь (дело было при взятии рейхстага). Он лежал, и все думали, что он давно убит (лежать с неизолированными проводами во рту — это, знаете, для живого человека не совсем даже правдоподобно). Его подняли вместе с проводами, кто-то уже плоскогубцами стал зубы разжимать, и вдруг он открыл глаза — живой, причем ни единой царапинки. Все, конечно, поначалу были потрясены, а потом пришли в неописуемый восторг — смелого пуля боится!.. Я тоже пришел в восторг. Не знаю, есть ли силовое поле смелого человека, но готов поклясться, что счастливого — есть!

Я беру ключ от душевой — Алина Спиридоновна навстречу мне цветет и пахнет:

— Митя, что с тобой, ты такой праздничный?!

— Алина Спиридоновна, простите, если я чем-нибудь обидел! Видит Бог, не по злому умыслу, а токмо чисто по своей глупости, — говорю я, немного дурачась.

В ответ Алина Спиридоновна расцветает еще пуще:

— Ну уж вы, Митенька, скажете!.. Поэты глупыми не бывают, они бывают несчастными!

Я сказал ей, что знаю одного человека, который настолько в нее влюблен, что уже стал опасным, как неукротимый Отелло, — готов задушить всякого, в ком заподозрит конкурента.

— Митя, этот человек больше всего любит деньги. Он вначале Плюшкин, а потом уже Отелло. Кроме того, могу вас уверить, — Алина Спиридоновна покраснела, у нее стали пунцовыми даже руки, — что вас, Митенька, он не тронет — никогда!

Оказывается, в мою защиту она взяла с Тутатхамона слово… Я был польщен и, хотя всегда относился к Алине Спиридоновне свысока, признался, что сегодня вечером еду в Москву по вызову Розочки.

— По вызову, она вас вызвала?! — удивилась Алина Спиридоновна и даже как будто чего-то испугалась, но потом, когда я, счастливо смеясь, подтвердил, что еду именно по вызову, она всплакнула: — Митенька, очень рада за вас!

Почти то же самое произошло и при встрече с соседкой Томой. Правда, в отличие от Алины Спиридоновны, прежде чем всплакнуть, она шлепнула по попе? Артура, а уж потом, подхватив его на руки, побежала в свою комнату. В дверях задержалась, плачуще крикнула:

— Смотри, Митяй, не упусти своего счастья!

Другие общежитские знакомые при встрече со мной хотя и не так ярко реагировали на мое силовое поле счастья, но каким-то образом все же слышали музыку в моей душе.

— Чего светишься, «счастливой» травки накурился?! Митя, давно тебя таким радостным не видел, готов поспорить — по лотерейке машину хапнул?!

И так далее, и так далее… Но главным было, что все, с кем доводилось перекинуться хотя бы парой слов, расставались со мной, улыбаясь. Да-да, я просто уверен, что силовое поле моего счастья — это звуки серебряных струн, на которые, как на волшебный оклик, отзывались все, кто в те удивительные минуты сталкивался со мной.

Замечательный день, день — песня. Если бы не маленькая чайная ложечка дегтя, я бы считал этот день лучшим в своей жизни. Кстати, в этой золотой ложечке никто, кроме меня, не был виноват. Наверное, поэтому я не сразу почувствовал горечь, а она, между прочим, появилась, как только я вышел из комнаты и направился на вокзал.