Розочка меня не узнала — я ошибся, решив, что она меня увидела. Когда я спешил навстречу, она исподлобья посматривала одним правым глазом то на меня, то на мой пакет. Она даже посторонилась, чтобы не столкнуться со мной.

— Розочка! — окликнул я ее и остановился.

Она тоже остановилась, в удивлении всплеснула руками — я увидел темно-синий с вишневым подтеком фингал под левым глазом. Он казался каким-то дополнительным уродливым оком.

Музыка стала затихать, то есть я остановился, а сводный духовой оркестр продолжал маршировать в прежнем направлении, унося за собой музыку.

— Митя, это ты?! — Розочка шагнула ко мне. — Неужели это ты?!

Я обнял ее (конечно, крепко, конечно, истосковавшись!).

— Лицо!.. — взмолилась она и стала хлопать меня по спине. Сумасшедший, отпусти! Давай хоть уйдем с тротуара…

Голос ее угас, мы чуть не задохнулись — я поцеловал ее так, как она учила, втянув губы в губы.

— Сумасшедший, — опять вскрикнула Розочка, но не обидно, а, узнав свою школу, даже несколько самодовольно.

Я осмелел окончательно (почувствовал себя большим, сильным) и потребовал, чтобы она немедленно сказала мне, кто, где и когда поставил ей фингал.

— А-а, это еще во время моего первого привода, — ответила Розочка и попросила меня не огорчаться, потому что с фингалом ей повезло, милиционеры испугались за свои шкуры и не подвергли ее задержанию, как некоторых.

— Господи, какому задержанию?! — ужаснулся я, но Розочка уже рассердилась, потянула меня за рукав к метро.

Впрочем, мы минули метро, прошли по какому-то переулку и оказались на улице Огородная слобода. Стараясь смягчить Розочку, ее рассерженное молчание, я сказал, что о подобной Москве ничего не знал и не ведал, какая все-таки большая Москва, не город, а целое государство!

Розочка промолчала. Тогда я напрямую заявил, что поднять руку на человека, красивую женщину, наконец, — это по меньшей мере просто постыдно!.. Разумеется, я старался реабилитироваться в ее глазах.

Она остановилась, стала шарить под крылаткой. Кстати, крылатка была много лучше моей, края подвернуты и прострочены самой настоящей машинкой, ее вполне можно было бы принять за фабричную, если бы не овальный штамп на плече с надписью черной несмывающейся тушью: «Бабушкинский район, больница No…» Номера не было, вместо него — беловатое пятно, оставшееся от вытравливания.

Розочка вынула просторную серую кепку-восьмиклинку с маленьким, едва заметным козырьком. Натянула ее набок, на фингал, теперь только правый темно-синий глаз весело светился из-под козырька.

— Ну как одежка, похожа я на свою цель?! Имей в виду, что мать Тереза начинала даже не с медсестры, а с самой простой нянечки.

Видит Бог, при всей своей фантазии я не мог представить мать Терезу в кепке. В накидке — пожалуйста, а вот чтобы в кепке и накидке — ни в коем случае.

— Ты знаешь, Розочка, — сказал я виновато, — ты все же больше похожа на английскую принцессу Диану.

Почему так сказал, и сам не знаю. Я действительно видел фотографии в каком-то журнале мод: «Под принцессу Ди». Топ-модель рекламировала головные уборы, в том числе и очень просторную кепку. И что хорошо запомнилось — она была не в крылатке или какой-нибудь накидке, она была в пляжном костюме, стилизованном под матроску.

— Принцесса из Манчестер Сити?! — воскликнула Розочка.

Я закрыл глаза. Манчестер Сити всегда вызывал во мне сложные чувства, а после многозначительного восклицания я готов был ко всему. Но Розочка тем и замечательна, что непредсказуема! Вместо пощечины, которую я ждал, она одарила меня восторженными поцелуями.

— Какой все-таки ты, Митя, лапидарствующий сибарит! (Новые слова в лексиконе!)

Ни один мускул не дрогнул на моем лице, хотя «лапидарствующий сибарит» для меня был так же неприемлем, как мать Тереза в кепке, а принцесса Ди — в крылатке из казенного одеяла. Тем не менее ни один мускул…

— Митя, я же тебе сказала комплимент. Ты знаешь значение?!

Я мотнул головой — нет, не знаю. Розочка засмеялась — кто не знает, тот отдыхает! И рассказала, что у них на квартире иногда собираются клёвые парни из театральных студий, и вот один из этих клевых (такой хитренький красавчик) недавно, выказывая ей свое полнейшее восхищение, сказал, что она лапидарствующая сибаритка, то есть превосходящая всех своими неисчислимыми достоинствами.

Я сразу же возненавидел хитренького красавчика, а когда Розочка стала рассказывать, какой он талантливый, находчивый и невозмутимый, я возненавидел его просто лютой ненавистью. В слове «красавчик» мне стало слышаться «крысавчик».

Мы шли под арками больших каменных домов, затем через одноэтажные, почти барачные дворики. Потом опять — под арками и опять — через дворики. Наш разговор был труднопередаваемым, а временами я вовсе не понимал, о чем речь. То Розочка спрашивала, действительно ли моя куртка кожаная, то живо интересовалась качеством джинсов, а мою меховую кепку примерила — и так и осталась в ней.

— Знаешь, Митя, — сказала она под одной из арок. — Я говорю тебе это только потому, что ты — Митя. Мы с тобой могли бы, если бы ты захотел, очень выгодно продать твои куртку и джинсы через этого лапидарствующего сибарита.

— Крысавчика?! — уколол я и поинтересовался: — А мне придется остаться в нижнем белье?!

Розочка успокоила — она знает девчонок, которые из больничных одеял шьют не только моднячие, как у нее, накидки, но и самые настоящие куртки и брюки по фасону шаровар «Рибок».

Я отклонил предложение. Розочка рассердилась, молча взяла у меня пакет, положила в него свою серую кепку и пошла впереди. Я поплелся сзади — ну что она, в самом деле, придумывает?! Я прилично одет, и то она привередничает, а когда оденусь в «самиздатский Рибок» — вовсе отвернется. (Кроме того, я подозревал, что куртку и джинсы она присмотрела для хитренького крысавчика.)

Мы зашли в глухой одноэтажный дворик. Розочка вдруг круто повернулась:

— Слушай, Митяйка, может, у тебя сроду и денег нет — ты что написал в телеграмме? Может, ты решил наколоть свою Розочку? Не выйдет!

Никогда я не чувствовал себя столь раздавленным. И кем?! По сути, родным человеком. Я — Митяйка?! Никогда прежде она не называла меня так!.. Дома и дворик покачнулись, мне стало дурно. Наверное, Розочка заметила… Подскочила, обняла меня, чтобы не упал.

— Спасибо, — сказал я и отстранился, дескать, все нормально, кризис миновал. — У меня есть деньги, много денег! Я — не Митяйка! Я — капитан Пэрэрро, торговец черным деревом!..

Розочка поняла, что перегрузила корабль, мой «Катти Сарк», засуетилась:

— Хорошо, Митяйка… ты — не Митяйка! У тебя есть деньги, много денег, я тебе верю, верю… Я даже не прошу тебя, Митенька, их показывать — не надо… Мы уже пришли… Потом, Митенька, потом… Вот наша крыша.