— Братья и сестры! — Я решил начать свою краткую речь именно так. — Нашего полку прибыло. Теперь с нами Вера Григорьевна. Напомню, Клюшкой называть ее имею право только я. А для вас она — наш старший товарищ. И еще. Она будет нас всех кормить, так что вам в любом случае придется относиться к ней с подобающим уважением. А сейчас — вперед!

Пока Шурик размыкал наскоро соединенную проволокой цепь на решетчатой калитке, а Цан пробовал изготовленную им электронно-механическую отмычку на входной двери, остальные члены коллектива под моим чутким руководством разгружали наш инвентарь и распределяли его между собой. Больше всего досталось Тыну: автомат, пулемет, боезапас и рюкзак с личными вещами: аптечкой, упаковкой питания «морских котиков», сменой белья и прочими мелочами. У Цана вместо рюкзака был жесткий заплечный ранец, в котором, кроме всего прочего, лежал его продвинутый ноутбук. Относительно легко были нагружены Клюшка, которая тащила свою сумку на колесиках (кстати, на нее она сшила камуфляжный чехол), Рогалик, прихватившая с собой кроме десантного ножа еще с пяток метательных, и я, как мозговой центр операции. Жоржику сильно мешал омоновский щит, но оставлять его в микроавтобусе он отказался и тащил с собой. Самый опасный груз — взрывчатку, детонаторы и гранаты — нес Рамиль, Шурику же пришлось тащить заплечный огнемет и кистень, а рюкзак приладить спереди, что делало его похожим на парашютиста с запасным парашютом.

Стальная дверь в гранитной стене открылась практически бесшумно, и мы один за другим стали спускаться вниз по неярко освещенной лестнице. Последними шли Цан, отмычка которого, как выяснилось, не только отпирала, но и запирала несколько видов замков, и Шурик. Опустившись метров на семь, судя по цифрам на экране мобильника, мы попали в довольно широкий и светлый коридор.

— Первый подвальный уровень, — объявила Рогалик. — Сейчас мы спокойно двигаемся направо до круглого зала, в котором в свое время, как рассказывали старожилы, собирали студентов для чтения им лекций по гражданской обороне.

Мы прошли один коридор и перешли в другой, более узкий и темный. Штукатурка кое-где уже облупилась, зеленоватая некогда краска выцвела, став почти серой. А Рогалик продолжала рассказывать:

— Я-то бывала в нем лет пятнадцать назад, когда эти лекции уже отменили, и студенты, пробираясь в подвал, устраивали подпольные ночные дискотеки. Они, правда, пролезали вниз с улицы. Видели с двух сторон от главного входа пересохшие фонтаны? Так вот, воды в них отродясь не было. Это на самом деле — выходы вентиляционных шахт. А мы с вами, можно сказать, двигаемся в тепличных условиях: ни воды тебе под ногами, ни крыс.

В этот момент сзади послышался металлический грохот, звук падения и крик: «Мама!» Крик был громким, почти отчаянным, и это заставило нас остановиться и повернуться назад. В лучах направленных на него мощных фонарей под металлическим щитом на грязноватом полу лежал Жоржик, нелепо трепыхаясь в попытках встать. Рядом стоял растерянный Цан.

— Иван Васильевич, доложите обстановку! — строго приказал я.

— Да чего тут докладывать, — сказал Шурик, — Жоржуля шел перед Цаном, вилял жопой, ну и довилялся. Поскользнулся на чем-то и упал. Я даже знаю на чем. — Он втянул ноздрями воздух. — На говне он поскользнулся!

В этот момент Жоржику наконец удалось перевернуться и вылезти из-под щита. К сожалению, Шурик оказался прав, и теперь запах не совсем свежих экскрементов почувствовали все. Я было хотел дать команду: «Газы! Надеть противогазы!», но решил, что все-таки такая «газовая атака» еще не смертельна. Положение спас Цан, который достал из своего ранца небольшой азрозольный баллончик и попросил Жоржика поднять ногу, что тот охотно сделал. Струя аэрозоля достигла подошвы, и у нас на глазах из рифленого протектора стали вываливаться небольшие комочки, а запах начал куда-то улетучиваться.

— Фекадезинтегратор, — пояснил Цан, — любое дерьмо превращает в сухую массу без запаха, причем очень экономично: один ботинок — один прыск. А их в баллоне не менее четырехсот…

«Да, — подумал я, — вчера такой баллончик ох как пригодился бы корреспондентам „Пресс-газеты“, особенно Вадиму Пожаркину. Впрочем, на такое количество нечистот, думаю, нужно было не менее дюжины упаковок чудесного препарата».

Медленно и с удвоенной осторожностью, чтобы не повторить ошибку французика, мы шли по коридорам и наконец добрались до круглого зала, в котором, судя по десяткам валявшихся повсюду пустых шприцев, упаковок от «Коделака», «Терпинкода» и множеству папиросных окурков, студенты отнюдь не слушали лекции и даже не танцевали. Рогалик подошла к огромному плакату с изображением последствий ядерного взрыва в виде грибовидного облака и отодвинула его в сторону. В стене под плакатом была небольшая дверь.

Чтобы попасть на лестницу, которая ведет в бомбоубежище второго подвального уровня, нам даже не понадобились отмычки — дверь была открыта. А сам минус второй этаж представлял собой огромный комплекс помещений, в котором, как говорят, можно запросто заблудиться. Тем не менее, ведомые Рогаликом, мы не только не заблудились, но и довольно быстро нашли путь еще ниже. Идти, правда, приходилось иногда по щиколотку в воде, в других случаях по хрустевшему под ногами слою разбитых ампул, некогда содержавших неведомые химикаты. Все разделявшие помещения стальные двери, в свое время герметично закрывавшиеся, были сорваны с петель, а на остатках установленных по стенам полок валялись какие-то тряпки, немногочисленные противогазы производства середины прошлого века, а также вполне современные пустые бутылки и сигаретные пачки. Тем не менее к половине двенадцатого ночи мы сумели найти широкий колодец с винтовой лестницей, ведущей еще ниже — на третий подвальный уровень. А внизу нас ждало разочарование: через двадцать метров тоннель, который, судя по воспоминаниям Рогалика и электронно-навигационному устройству Цана, должен был вывести нас в искомое помещение № 313, заканчивался стальной дверью, причем даже замочная скважина в ней была наглухо заварена. Мы было попробовали прорезать в ней отверстие нашими лазерными излучателями, но их мощности, к сожалению, хватило лишь на то, чтобы проделать одно небольшое отверстие. Пришлось нам устроить небольшое совещание.

«Военный совет» длился недолго: по предложению Рамиля дверь было решено взорвать. Весь отряд вернулся к лестнице, и мы поднялись на несколько метров вверх. В это время подполковник приклеил к заваренной замочной скважине кружок пластичной взрывчатки, воткнул в него детонатор и присоединил бикфордов шнур. Через десять — пятнадцать секунд он был рядом с нами и скомандовал: «Рот открыли все! А то оглохнете!» Еще несколько секунд мы просидели с открытыми ртами, а потом раздался взрыв, от которого, как нам показалось, чуть не сдвинулся фундамент здания. Снизу ударила волна воздуха, которая принесла облака пыли, какие-то бумажки, тряпки и прочий мусор и обильно посыпала им нашу команду. Когда вся эта байда осела, я скомандовал: «Все вниз!» — и мы друг за другом начали втягиваться в тоннель, из которого несколько минут назад уходили. Шли при свете собственных фонарей, поскольку даже аварийное освещение после взрыва не работало. Мощная стальная дверь представляла собой жалкое зрелище: она висела на одной верхней петле, а на месте замка зияло отверстие с рваными краями сантиметров двадцати в диаметре. За дверью был еще один темный коридор, который в конце концов и привел нас к обычной деревянной двери со стеклянной табличкой, привернутой двумя шурупами. На табличке были цифры 313. Любопытно, что на соседних дверях никаких номеров не было вообще.