Мончевская так надулась от обиды — того и гляди лопнет.

— Бигос, проще пани, уже две недели как в большом котле булькает, — веско заявила она. — Да и какая из меня экономка, если бы я, прознав про возвращение барыни, тут же не принялась готовить. А советуюсь я лишь о кушаньях, которые загодя не приготовишь.

Прознала про возвращение барыни. Откуда, интересно, прознала? И с небрежной улыбкой я ненавязчиво поинтересовалась.

— Дак все только об этом и говорили! — удивленно подняла несуществующие брови экономка. — И пани Борковская говорила, да и пан Гийом тоже...

Господи! Твоя воля... Они знали обо мне. Как это могло произойти? Ну, Эва, еще понятно, мы с детства знали друг друга, могли и встречаться после ее и моей свадьбы, но откуда тут взялся Арман?! И он ли это собственной персоной или какой его предок?

— Прислать мне сюда немедленно Романа! — почти выкрикнула я.

Мончевская охотно удалилась, очень довольная. Она страсть как любила подготавливать торжественные трапезы по разным случаям, умело подбирала блюда, и я знала — на нее можно положиться.

Я присела к старинному бюро, и тут пришел Роман. Мы обменялись понимающими взглядами.

— Вот и получилось, что я так и не увидела, как выглядит мой дом через столетие, — начала я не с того, с чего собиралась. Но тут же спохватилась: — Вы уже знаете, что Арман Гийом объявился здесь?

— Знаю, — озабоченно подтвердил Роман. — Дворовые мне сказали. Сам не понимаю, откуда он взялся, но это может быть связано с наследством.

— Я тоже так считаю. Мне срочно нужен пан Юркевич! Я сажусь писать письмо, а вы немедленно отправитесь к нему в Варшаву. А месье Дэсплену надо послать телеграмму. Боже, как же трудно обходиться без телефона!

— Это только начало, — понимающе улыбнулся Роман. — Милостивая пани теперь на каждом шагу будет вспоминать будущий век — многие вещи из него пригодились бы сейчас. Только вот остерегайтесь эти слова произносить. Что же касается завещания...

— Сама понимаю и немедленно берусь за его составление. Уже решила — все имущество завещаю Зосеньке Яблонской. Очень дальняя родственница, но все же родня.

— Так она же совсем ребенок! — удивился Роман. — Если не ошибаюсь, паненке Яблонской лет шесть всего?

— Значит, не убьет меня! И родители ее тоже, они давно померли, девочка осталась сиротой, живет у тетки. Но никому не надо говорить о моей наследнице... хотя...

— Вот именно! — подхватил Роман. — Тогда на кой оно вообще, завещание? Наоборот, надо, чтобы все знали — в случае преждевременной смерти пани все ее имущество наследует Зося Яблонская. И чтобы Арман Гийом тоже узнал о завещании.

— Ну вот, — растерялась я, — как же сделать так, чтобы Арман узнал, а Зося не знала? Ведь если прознают — все имущество оставляю бедной сироте, такой шум поднимется, такая сенсация. А потом бедный ребенок испытает разочарование, если я все же замуж выйду и дети пойдут. Да ладно, что загодя ломать голову? Оставлю ей достаточно на приданое. Как думаете, моих средств хватит на приданое для бедной сиротки?

— Милостивая пани может десяток сироток осчастливить и даже не заметит, что ее состояние уменьшилось. Если я правильно понял, пани пока еще не узнала размеров своего состояния?

— Не узнала, — сконфузилась я. — Вот и хочу потребовать сведений от поверенных Юркевича и Дэсплена. А что, разве женщина не имеет права не разбираться во всех этих финансовых сложностях? Женщина вообще просто обязана быть глупенькой.

— Вот именно! — подхватил Роман. И я немедленно потребовала разъяснения, что «именно»! Роман охотно пояснил:

— Я и то, не в обиду будь пани сказано, удивляюсь, что милостивая пани так хорошо хозяйство ведет и в делах разбирается. И теперь, и сто лет спустя. А если и позволяю себе иногда дать совет, так это из-за путаницы времен, чтоб им... Теперь пани надо быть особенно внимательной, чтобы ненароком не проговориться.

Я лишь грустно кивнула. Роман прав, как всегда. Да заговори я о самолетах, автомашинах, компьютерах и прочих телевизорах, меня тут все за ненормальную примут, а уж Арман непременно постарается упечь меня в сумасшедший дом, чтобы имуществом моим завладеть и все завещания мои объявить несостоятельными. И найдется масса свидетелей того, что я вернулась малость не в себе, а попросту говоря — спятивши. И я еще должна радоваться, если все закончится дурдомом, а вот лет триста назад меня бы на костре запросто сожгли!

Удалив Романа, я села за письма. Ох, как неудобно пользоваться ручкой с пером и чернилами, как хотелось вытащить из сумочки шариковую ручку, которая — я проверила, от пересечения барьера нисколько не утратила своих свойств. Хорошо еще, что кончилась эра гусиных перьев.

Написав письма, тут же отправила Романа в Варшаву, сама же принялась просматривать счета и документы, то и дело вспоминая будущий век с его премудрыми машинками, техническими средствами, которые так бы пригодились сейчас! А тут ничего, все от руки, все в уме.

Впрочем, счета я проглядела невнимательно, тянуло к более интересному занятию — нарядам. Поскольку сегодня грозились приехать гости, надо было внимательнейшим образом обдумать проблему одеяния, чтобы с самого начала не вызывать потрясений среди современников. Зузя послушно выложила содержимое всех шкафов, несколько раз повторив, что время траура давно прошло, никаких специальных черных платьев, никаких черных вуалей, пора менять манеру одеваться, и без того сколько проходила в черном. Эх, знала бы она, каких перемен в одежде мне хотелось, боюсь, была бы так шокирована, что попросила бы меня ее уволить. Ну да ладно, не так все плохо, большинство платьев на мне хорошо смотрелись, но я вспомнила про бельишко столетней давности — и сразу настроение испортилось. Ну как я могу напяливать все эти ненужные корсеты, отвратительные панталончики, толстые чулки с подвязками, от которых остаются на ногах красные круги. Как, оказывается, скоро человек привыкает к лучшему и как трудно возвращаться к неудобствам своего времени. А я-то двадцать пять лет в нем прожила и даже не знала, какое оно неудобное.

Хорошо хоть тут нет такой жары, как во Франции, да и вообще дело к сентябрю идет. И все равно, я могла бы пользоваться привезенным бельем, втайне от Зузи. Допустим, одеться втайне от нее смогу, а как быть со стиркой? И опять вспомнился будущий век, отличная стиральная машина в Трувиле, которой я научилась пользоваться самостоятельно, не затрудняя Флорентину. Да и дела-то — бросил в машину бельишко, платья, юбчонки летние, другие мелочи, включил — и собственными руками вынимаешь уже высушенное чистое белье. Никаких проблем. А тут как мне быть? Прислуга непременно подглядит, как барыня собственными руками стирает, опять пойдут разговоры...

Никакого выхода! Пригорюнившись, я поникла в кресле, опустив голову и закрыв лицо ладонями. Увидев меня такой, Зузя страшно перепугалась. Я вообще не склонна к отчаянию, ей редко приходилось видеть меня плачущей.

Позабыв о моих нарядах, девушка бросилась ко мне, пала на колени перед креслом, в котором я сидела, и, заглядывая сбоку мне в лицо, но не решаясь отвести мои руки, проникновенно заговорила: