Андрей умер.

Послышались короткие гудки, на той стороне про­вода положили трубку.

Что случилось? — глядя на побледневшего това­рища, спросил Юра.

Друг умер.

Все там будем, — философски заметил хозяин квартиры. — Правда, не в одно время. Помянем?

Туда ли я позвонил? — вытаскивая записную книжку, пробормотал Павлов. — Все верно.

Молодой?

Ровесник.

А отчего? Болел?

Анатолий еще раз набрал номер Веста.

Извините, — сказал он. — Снова я. Только что вернулся из командировки, ничего не знал, не слышал...

Что вас интересует? Если похороны, то они со­стоятся послезавтра на Пятницком кладбище. Вынос тела в десять утра из квартиры. Адрес, полагаю, вам известен, коли вы друг?

Вы, видимо, отец? Андрей Зосимович?

Да, — вздохнули в трубке. — Отец.

Клавдия Владимировна тоже приехала?

Приехала, — потеплел голос. — Теперь верю, что ДРУГ...

Как все произошло, Андрей Зосимович?

Мой сын погиб.

Примите мои искренние соболезнования, доро­гой Андрей Зосимович.

Спасибо, — послышался ответ.

Павлов встал, не чокаясь, выпил, присел, крепко потер лицо ладонями.

Мне нужно ехать, Юра.

Понимаю.

Не своей смертью умер дружок-то мой, — слабо улыбнулся Павлов.

Догадался. Может, останешься? Мешать друг дру­гу не будем. Хата большая.

Спасибо, друг. Но надо.

Надо — значит надо. Все еще холостяк?

Жениться не напасть, как бы, женившись, не пропасть!

Ну вот, в холодильнике-то небось пусто... Пого­ди, сверточек соображу.

На улице, пройдя небольшое расстояние, Павлов ос­тановился. Он и сам не знал, почему решил уйти от хлебосольного хозяина, но какое-то чувство подсказывало ему, что уходить надо. Во-первых, можно подвести Юру, неизвестно, чем кончилась облава в аэропорту, а в том, что она была, Павлов не сомневался, могли каким- то образом и выйти на комнаты служебного персонала, а в комнатах не один Юра переодевался. Во-вторых, уж слишком неожиданным было сообщение о гибели Веста, оно явилось как бы толчком к спонтанному решению куда-то убежать, скрыться, никого не видеть и никого не слышать. Теперь, несколько успокоившись, Павлов вновь вернулся к мысли о Саргачеве. Нужно было опре­делиться. Убрать его, полковника ФСБ, не так-то и про­сто, чему-то учили, оружие при нем, и не только писто­лет, имеются средства и похитрее, это еще вопрос, кто кого быстрее уберет, если понадобится. Павлов бывал в переделках, но тогда за ним стояла мощная организа­ция, прекрасная связь, были верные люди, работавшие не за страх, не за наживу, а за совесть. Он находится в руках Саргачева, но и Саргачев в его руках, они повяза­ны, зависят друг от друга, на этом и нужно сыграть. Решение пришло, и Павлов вздохнул с облегчением.

Полковник Саргачев, — услышал он голос Вале­рия Степановича, после того как набрал номер.

Полковник Павлов.

Где находишься?

В районе Ваганьковского кладбища.

Серьезно? — хохотнул Саргачев. — Там и встре­тимся?

Выезжай. Жду у входа.

Буду через полчаса.

Валерий Степанович подъехал на своем коричневом «форде», вышел, огляделся, закурил. Павлов выждал несколько минут, проверяя, нет ли «хвоста», ничего особенного не приметил и направился к полковнику.

Пройдемся? — кивнул Саргачев на ворота клад­бища.

Некоторое время, идя по аллее вдоль могил, они молчали.

Так и будем играть в молчанку? — спросил Сар­гачев.

Ты знаешь о происшедшем в Хабаровске?

Не в таких подробностях, как ты, но основное известно.

Твоя работа?

Не совсем. Я же не взрывал.

Не надо, Валера. Мне не до шуток.

Отлично понимаю твое состояние. Как удалось уйти?

Молча.

Ну вот, и ты начинаешь шутить.

Уйти не составило труда. Теперь что делать, не знаю. Решил посоветоваться с тобой.

Правильно сделал. Ум хорошо, а три лучше.

По пословице вроде два...

Нас трое. Ты, я и Лариса Ивановна.

Мне казалось, что вы вычеркнули меня из своего списка.

Ты плохо о нас думаешь.

Хорошо, плохо... Я не понимаю таких слов. На мой взгляд, в интересах дела тебе выгоднее было бы убрать меня там, в Хабаровске. Или не так?

Ты, вероятно, сделал бы так, как сказал. Но я, Анатолий Сергеевич, из другой породы. Кроме тебя были в Хабаровске и другие. И между прочим, наши русские парни. Их-то вина в чем?

Все-таки я просчитал правильно. Подключил лю­дей Бурята?

При чем тут Бурят? — нахмурился Саргачев.

Джек Кан, торговля оружием...Ты хорошо соображаешь. Джек Кан.

Значит, тот китаец был человеком Кана?.. Те­перь все ясно.

Мне удалось узнать об аресте генерала Пестова, и вся наша затея с ракетами оказалась бессмыслен­ной. Позвонил Кану. Остальное тебе известно.

Кто был получателем?

Какое это имеет значение, тем более что его нет в живых. Или жив?

Разнесло в куски. Китаец покончил самоубий­ством. Проглотил пилюлю с ядом.

Ракеты нашли?

И кроме ракет много всего... Я отлично запом­нил наш последний разговор, а потому у меня возник­ли два вопроса.

Саргачев не ответил, лишь вопросительно глянул на собеседника.

Первый. Снова обращаюсь к пословице. Ты ска­зал, ум хорошо, а три лучше...

Да, я так сказал.

Однако этому мешает наше условие.

Напомни.

Полное исключение всяческих связей с вице-пре­мьером.

Оно остается в силе.

Значит, все-таки два ума?

Под связями я понимал и понимаю встречи, раз­говоры и полное отторжение прошлого. Прошлого, все­го, что тебя связывало с Ларисой Ивановной, не было. Что касается третьего ума, ни тебе, ни мне без него не обойтись. Ты обложен. Спасение лишь в третьем уме.

Второй вопрос. Мы все еще в одной стае?

Если помнишь, Анатолий Сергеевич, я сказал, что большими друзьями мы не будем. Оно так и есть. Мы не друзья и не враги. Мы в одной стае. Так сло­жилась судьба. В чем заключается мое спасение?

А ты подумай.

Вы, и ты и Лариса Ивановна, можете предло­жить лишь одно — с глаз долой, из сердца вон! За кордон я могу уйти и без вашей помощи.