Ланни понимает, я это вижу. Впервые она осознаёт, что оружие, которое я ношу, в такой же степени представляет собой опасность, в какой и защиту. Хорошо. Это самый трудный урок для того, кто усвоил, что оружие – это ответ… что оно ответ на один-единственный простой и незамысловатый вопрос: как убить кого-нибудь.

Я не хочу, чтобы ей пришлось это сделать. И точно так же не хочу, чтобы это пришлось сделать мне.

Снова подключаю ее ноутбук к домашней сети, и мы обе молча работаем, когда в дверях, зевая, возникает Коннор. Он все еще одет только в пижамные штаны, на плече у него чернеет огромный синяк от ремня безопасности, но в остальном парень, похоже, в полном порядке. Он моргает, глядя на нас, и пытается пригладить волосы пальцами. Затем укоризненно заявляет:

– Вы обе уже не спите, а почему тогда завтрака еще нет?

– Заткнись, – отвечает Ланни, но это всего лишь рефлекс. – Тоже мне, маленький мальчик… Научись делать блинчики, это не ядерная физика.

Коннор снова зевает и горестно смотрит на меня.

– Ма-ам…

Я вижу, что он хочет, чтобы сегодня с ним обращались как с маленьким ребенком: баловали, успокаивали, позволили почувствовать себя в безопасности… в отличие от Ланни, которая настроена встречать неприятности лицом к лицу. И то и другое нормально. Коннор младше, он делает свой выбор, а Ланни – свой.

Я решаю отдохнуть от непрерывного разъедающего потока ненависти и иду делать блинчики из готовой смеси, добавляя в нее свежий пекан, который мне все равно нужно как-то использовать. Мы уже приступаем к тому, что можно назвать невероятно нормальным завтраком, когда раздается решительный стук в нашу обезображенную входную дверь.

Я поднимаюсь. Ланни уже отложила вилку и наполовину привстала со стула, но я жестом велю ей сесть. Коннор прекращает жевать и смотрит на меня. Мой мозг лихорадочно перебирает варианты. Сегодня к обычному набору рисков добавилось еще неопределенное множество. Это может быть почтальон. Это может быть тип с дробовиком, готовый выстрелить мне в лицо, едва увидев меня. Это может быть кто-то, оставивший на моем крыльце зверски замученное животное. Но, не посмотрев, узнать это нельзя никак. Я беру свой планшет и пытаюсь загрузить изображение с камеры, но вижу, что он не включается. Аккумулятор сел. Чертовы технологии…

– Всё в порядке, – говорю я детям, хотя никоим образом не могу это знать. Подхожу к двери, осторожно смотрю в глазок и вижу, что на крыльце стоит молодая усталая афроамериканка. Она выглядит знакомой, но я в течение нескольких секунд не могу вспомнить, откуда могу ее знать, потому что в прошлый раз видела ее мимолетно и тогда она была одета в полицейскую форму.

Это напарница Грэма по прошлому вечеру, которая разбиралась с пьяными, пока тот разговаривал с нами.

Я отключаю сигнализацию и открываю дверь. Женщина на миг замирает, взгляд ее прикован к моей подплечной кобуре.

– Да? – спрашиваю я, не приглашая ее войти и не прогоняя прочь. Ее темно-карие глаза встречаются с моими, и она осторожно демонстрирует мне, что в руках у нее ничего нет.

– Моя фамилия Клермонт.

– Офицер Клермонт. Я помню, вчера вечером вы приезжали.

– Да, – подтверждает она. – Мой отец живет по другую сторону озера. Он сказал, что встречал вас и вашу дочь, когда вы были на пробежке.

Да, тот старик, Иезекил Клермонт. Изи. Я медлю, потом протягиваю руку, и офицер пожимает ее – твердо, коротко, по-деловому. Она одета неофициально, но вместе с короткой стрижкой это придает ей некий элегантный стиль. Ногти у нее аккуратно подпилены для придания им идеальной формы. От офицера Нортонского полицейского управления трудно ожидать подобного.

– Можно войти? – спрашивает Клермонт. – Я хочу вам помочь.

Вот так сразу? Она продолжает спокойно смотреть на меня, и в том, как она это сказала, чувствуется тихая сила.

Но вместо этого я выхожу на крыльцо и закрываю за собой дверь.

– Извините, – говорю, – но я вас не знаю. Я даже не знаю вашего имени.

Если она и застигнута врасплох моей холодностью и неприветливостью, то никак не показывает это. Только слегка прищуривается на секунду, а потом представляется:

– Кеция. Кец, если коротко.

– Рада знакомству, – отвечаю я, но это лишь пустая вежливость. Я гадаю, какого черта ей действительно нужно.

– Мой отец просил меня сходить и проверить, как вы здесь, – продолжает она. – Он слышал, что у вас проблемы. Мой па не особо в восторге от Нортонского ПУ.

– Должно быть, это создает неловкость во время воскресных обедов в кругу семьи, – замечаю я.

– Вы и понятия не имеете, насколько.

Я указываю на кресла, стоящие на крыльце, и Кеция занимает то, в котором всегда сидел Сэм Кейд, – я осознаю́ это с чувством острой, режущей боли. На меня обрушивается неприятная тяжесть понимания – я тоскую по этому сукиному сыну. Нет, не так. Я тоскую по тому, кто вообще никогда не существовал, точно так же, как никогда не существовал придуманный мною Мэл. Настоящий Сэм Кейд – преследователь и лжец, и это в лучшем случае.

– С этой стороны вид на озеро красивый, – замечает офицер, рассматривая пейзаж. Я уверена, что она, как и все остальные, думает также, насколько хорошо я могла видеть тело, плавающее в озере. – С той стороны, где живет мой папа, озеро загораживают деревья. Но там и жилье дешевле. Я все пытаюсь убедить его переехать ниже по холму, чтобы ему не приходилось карабкаться по той тропе, но…

– Мне нравится болтать ни о чем, но мои блинчики стынут, – прерываю я ее. – Что вы хотите узнать?

Она чуть заметно качает головой, не отрывая взгляд от озера.

– Знаете, вы не из тех, кому легко помочь. В том положении, в котором вы оказались, вам было бы неплохо чуть-чуть изменить поведение. Вам нужны друзья.

– Это поведение спасает мне жизнь. Спасибо, что зашли.

Я снова начинаю подниматься, но Клермонт протягивает руку с идеальным маникюром, останавливая меня, и наконец-то опять смотрит мне в глаза.

– Думаю, что смогу помочь вам узнать, кто проделывает это с вами, – говорит она. – Поскольку мы обе знаем, что это кто-то близкий к нам. Кто-то местный. И кто-то, у кого есть причины.

– У Сэма Кейда есть причины.

– Я участвовала в подтверждении его алиби – на оба случая пропажи тех девушек, – возражает она. – Это совершенно точно не он. И его уже отпустили.

– Отпустили? – Я смотрю на пятно краски на дверях своего гаража, на надписи на стене и двери и ощущаю ярость, такую же алую, как это краска. – Круто. Полагаю, вот и объяснение всему этому.

– Не думаю…

– Послушайте, Кец, спасибо за попытку, но вы ничем мне не поможете, если весь смысл в том, чтобы убедить меня, что Сэм Кейд не злодей. Он преследовал меня.

– Преследовал, – подтверждает она. – Он сам признался в этом. Сказал, что был зол и желал мести, но вы оказались совсем не той, кем он вас считал. Если б он хотел причинить вам какой-то вред, у него была масса возможностей сделать это, вы же не станете отрицать? Я считаю, что это кто-то совсем другой, и пытаюсь выйти на его след. Итак, вы хотите знать, что именно я думаю, или нет?