— Ты ударишь ее своей «остротой» наотмашь, и будет ссора! — раздался внутри негодующий окрик.

Раздолбай запнулся и, мягко закончив разговор с мамой, решил разобраться с «Богом» так обстоятельно, как если бы тот сидел напротив и ему можно было заглянуть в глаза.

— Ты прав, маме хамить не надо, — начал он мысленный диалог, стараясь походить трезвостью суждений на дядю Володю. — Только давай перестанем считать тебя «голосом Бога» и признаем, что ты — часть моего сознания. Может быть, ты — лучшая часть! Но ты — это я, и я говорю сам с собой.

— Ты обещал поверить, если с Дианой получится, — напомнил голос.

— Во-первых, еще ничего не получилось. А во-вторых, даже если получится, не хочу я сам себе врать! — разозлился Раздолбай. — Я гораздо больше не верю, чем верю, и если мне кажется иногда, что я говорю с Богом, то это скорее всего самообман. Я загадал про Диану, чтобы разрешить сомнения, но это — все равно, что монету подбросить. Я не хочу потом верить в Бога, потому что монета упала так, а не иначе. Допустим, все сложится, и Диана станет моей. Что мне после этого, читать Библию, соблюдать заповеди? Может, еще и в церковь с Мишей ходить?

— В церковь тебя никто пока что не гонит, а заповеди мог бы и соблюдать. Чем они тебе неудобны? Какую ты стремишься нарушить?

— Хотя бы «не прелюбодействуй»!

— А ты что, дикий прелюбодей? — ехидно спросил внутренний голос, вставив словечко Мартина.

— Пока нет, — смутился Раздолбай. — Но я хочу этого, буду хотеть и не собираюсь от этого отказываться из-за какойто древней книжки.

— Если бы Диана стала твоей, а в Москве появилась бы другая доступная девушка, ты изменил бы?

— Наверное, нет.

— Почему?

— Как-то это… неправильно.

— Это и есть прелюбодеяние, и ты сам соглашаешься, что это плохо. Что тебя смущает тогда?

— Ну, я же не хочу, чтобы у меня за всю жизнь была одна женщина, даже если это Диана. Я хочу много женщин. Хочу, чтобы как в Риге у Мартина с Валерой было, чтобы как в «Ночных грезах Далласа», чтобы в «каменное лицо» играть…

— Это нарушение, да, — согласился внутренний голос.

— Вот видишь! Не хочу я эту заповедь соблюдать, и не соблюдает ее никто, иначе «Ночные грезы Далласа» никто не смотрел бы. Все эти заповеди — лицемерие. Все равно придется в жизни и с кучей женщин быть, и обманывать — мало ли что еще.

— Что значит «придется»?

— Придется, потому что без этого не прожить, и все так делают. Это и есть жизнь, а не древняя сказка с заповедями.

Нет скорее всего никакого Бога, но даже если есть — все равно это после смерти выяснится. А сейчас я сам с собой говорю и сам себе условия придумываю: «получу Диану — поверю, что Бог есть».

— В то, что у тебя с ней получится, ты сам веришь?

В груди у Раздолбая заныло, словно его собирались бить.

Сколько раз внутренний голос шептал «дано будет», и все равно обладание Дианой казалось не более вероятным, чем успешный прыжок через пятиметровую стену.

— Не верю, — честно признался он.

— Зачем тогда эта затея с шариками?

— Поставить точку. Поздравлю, приглашу куда-нибудь и все.

— Значит, ты сам думаешь, что у тебя с ней не получится, а я говорю, что она станет твоей первой девушкой. Не странно ли в разговоре с собой утверждать противоположные вещи?

— Ну, это какая-нибудь тайная надежда говорит во мне.

— Ты ведь не с тайной надеждой договаривался, что поверишь, после того как помог нищему. Я обещал тебе Диану, и ты получишь ее, даже если это кажется невероятным. Только доверься и делай, как я скажу.

Раздолбай устало выдохнул. Мысленный диалог потребовал такого напряжения, как если бы он решал сложную математическую задачу. Но если в задаче можно было получить однозначный ответ или хотя бы найти его на последних страницах учебника, то попытка постичь природу внутреннего голоса оставалась безрезультатной. Раздолбай по-прежнему не понимал — было это раздвоением собственного сознания, голосом интуиции или в самом деле гласом сверхмудрого советчика, пойманным из космоса антеннами души.

«Доверюсь! — решил он. — Сначала надо понять, стоит ли к этому голосу прислушиваться, а потом разбираться, что это вообще такое».

Приехав в Ригу, Раздолбай купил в парке связку больших летающих шаров в виде сердца и на такси повез их в Задвинье. Летом Диана большую часть времени проводила на даче в Юрмале, но он сделал проверочный звонок и узнал, что она на городской квартире. Из открытого окна третьего этажа доносились переливчатые звуки пианино.

«Даже в день рождения занимается. Опять, наверное, готовится к какому-нибудь концерту», — уважительно подумал он.

Отпустив шары тыкаться в потолок перед Дианиной дверью, Раздолбай подвязал к ленточкам своих медвежат и расплылся в улыбке, увидев, каким праздничным получился его сюрприз. На грязной лестничной клетке с облупленными стенами медведи-воздухоплаватели с розочками в лапах выглядели сказочным чудом. Он нажал кнопку звонка и метнулся этажом выше. Пианино в квартире умолкло, за дверью послышалось шебуршание.

«В глазок смотрит!» — догадался он.

Возглас восторга сдетонировал в прихожей и выплеснулся через распахнутую дверь, наполнив подъезд звонким гулом.

— Выходи! Я знаю, что ты здесь! Кроме тебя, таких чудес творить некому! — кричала Диана.

Он спустился, сверкая победительной улыбкой, и затрепетал, увидев, что за прошедшие восемь месяцев Диана стала еще красивее. Последние детские черты слетели, словно пыль, сдутая мастером с вырезанной статуи, и от красоты девушки хотелось защититься, как от радиации.

— Куда ты пропал вообще? Не звонил ни разу, и вдруг… Я в смятении, не могу подобрать слова… Спасибо! — захлебывалась она, перемещая мишек-воздухоплавателей в квартиру. — Мучитель-препод назначил мне в день рождения переэкзаменовку, я сижу с утра как прикованная, вечером пойду сдавать. Если тебе нечего делать, можешь посидеть у меня, потом съездить со мной в школу. Я быстро сдам, и пойдем куда-нибудь праздновать.

«Вдвоем!» — счастливо подумал Раздолбай, взглянул на Диану еще раз и, получив новую дозу радиации, пораженчески запаниковал. Он представил, что его самые дерзкие мечты вдруг сбудутся. Они останутся наедине, сбросят одежду… Она будет жечь его своей красотой, а он — топтаться перед ней на сброшенных брюках, прижимать к груди худенькие ручки, чтобы они не казались нитками, и походить на пережившего засуху кенгуру.

— Никогда у меня с ней не получится! Это невозможно! — отчаивался он.

— Дано будет, — шепнул внутренний голос.

— Да ну тебя, не смеши!

Диана проводила его в свою комнату и вернулась в гостиную к пианино. Пытаясь больше узнать о ее жизни, Раздолбай стал пристально приглядываться к предметам, обитавшим в ее личном пространстве. Вот на книжной полке два надорванных билета в театр — интересно, кто ее приглашал? Спектакль — классическая «Чайка», наверное, кто-то из родителей. На подоконнике потрепанный магнитофон и кассеты без коробочек — какую она слушает музыку? Кассет мало, они разбросаны и не подписаны — какие-нибудь случайные записи. А вот в кожаном чехольчике флакон духов, ароматом которых когда-то пахла его подушка — вот бы снова вдыхать этот аромат со своей постели… Желая напомнить себе тот запах, Раздолбай взял флакончик, но тут же положил на место, услышав, что в квартиру кто-то вошел. По двум спорившим голосам, мужскому и женскому, легко было догадаться, что пришли родители.