Разрозненные факты хаотично кружились в голове Салли, кружились все быстрее, набирая скорость и энергию и превращаясь в некую завихренную массу .Насильник — я должна его знать. Лоис Уильямс — знакомая.Подумай — ты с ним где-то встречалась. Подумай — вечеринка. Лоис Уильямс. Вечеринка. Муж Лоис Уильямс. И вдруг в ее мозгу всплывает лицо фон Уильямса, подобно тому как при проявлении фотографии на ней из ровного серого фона постепенно возникает изображение. Его лицо вроде бы соответствует чертам лица насильника, которые она помнит. Это он, думает Салли, видя лицо фон Уильямса внутренним зрением и накладывая его на сохранившийся в памяти образ человека, который ее изнасиловал. А черты лица постепенно становятся все яснее и отчетливее. Вот человек, который изнасиловал меня.

Возможно, это так и есть, Кларенс фон Уильямс мог быть тем самым насильником. Но при ее подавленном состоянии, когда ее вынуждали назвать хоть кого-нибудь, кого можно было бы обвинить в этом ужасном преступлении, соответствующие ассоциации могли сформироваться и закрепиться под влиянием страха, боли и желания поскорее покончить со всем этим, перестать думать об этом, найти ответ, необходимое решение.

Я размышляла. появилось бы лицо Кларенса фон Уильямса в воображении потерпевшей, если бы она не позвонила его жене в то же утро? Была бы она уверена в том, что знает насильника, если бы ее друг не сказал ей: «Ты видела его где-то. может быть, на вечеринке.» А если бы он вообще не произнес слово «вечеринка»?

Я не знала, изнасиловал ли фон Уильямс Салли Блэквелл или нет. Этого вообще никто не знал, конечно, кроме самого Уильямса. И возможно, еще одного человека. Если Уильямс не насильник, значит, этот человек бродит где-то вокруг и может еще кого-нибудь изнасиловать.

* * *

Следующее утро, 22 января 1981 года, выдалось ясным и прекрасным. Я быстро приняла душ, оделась и спустилась на лифте в кофейню. Я заказала чашку кофе с пшеничным тостом и вытащила из кейса свои заметки. Кофе мне принесли примерно к тому моменту, когда Луис Дугас выдвинул стул и уселся напротив меня.

— Бессознательный перенос, — сказал он, даже не поздоровавшись. — Все внимание на оружии. Сильнейший стресс.

Я рассмеялась: Дугас казался таким самоуверенным и энергичным.

— Она чрезвычайно уверенный в себе свидетель, Луис, — сказала я. — Она совершенно убеждена, что именно фон Уильямс — это тот мужчина, который изнасиловал ее и ее дочь. Она снова и снова повторяет: «Я знаю, что я видела своим мысленным взором».

Дугас кивнул и вздохнул:

— Но ваши исследования убедительно показывают, что уверенность и точность не всегда связаны между собой.

— Верно, — ответила я. — Но проблема в том, что это очень трудно объяснить присяжным, ибо они видят, как свидетельница указывает пальцем на обвиняемого и, несмотря на угрозу наказания за лжесвидетельство, заявляет, что именно этот мужчина изнасиловал ее.

Я изменила тему и перешла на отмеченную мной страницу в конце стенограммы опознания.

— В ходе перекрестного допроса вы задали очень удачный вопрос, — сказала я и прочитала маленький отрывок стенограммы: «… испытывали сильный ужас, вы не забыли это, не так ли?» — спросили вы свидетельницу. И она ответила: «Вы прилагаете огромные усилия, чтобы попытаться приглушить это, отгородиться от этого, насколько это возможно, чтобы можно было как-то жить дальше». Эта цитата прямо относится к памяти.

— Скажите мне, — сказал Дугас, перегнувшись вперед через стол, — что же произошло в данном случае? Вы считаете, она была настолько травмирована изнасилованием, что из ее памяти стерлись важные детали?

Я на мгновение задумалась.

— Невозможно точно знать, что происходило в ее голове. Я могу только сделать общие выводы из ее показаний и известных обстоятельств дела. В комнате было темно. Мужчина был в маске. У него был пистолет, который он неоднократно подносил к ее голове, угрожая ей. Она боялась за свою жизнь и за жизнь своих детей. Все эти факторы могли повлиять на точность воспоминаний, которые хранились в ее мозгу. Но прочитав стенограммы и полицейские отчеты, я пришла к выводу, что главная проблема с ее памятью, возможно, возникла на этапе поиска. У нее было тусклое, размытое воспоминание о насильнике, которое возникло всего несколько часов спустя, и у нее было еще одно воспоминание — о Кларенсе фон Уильямсе, которое возникло несколько недель спустя. Возможно, что эти два воспоминания перепутались, перемешались под воздействием стресса, страха и постоянного, настойчивого требования друга подумать и вспомнить имя насильника.

Я сделала глоток кофе и поспешно откусила кусочек тоста.

— Очень похожий случай, — сказала я, — произошел в Австралии. Как-то по местному телевидению выступал психолог. И прямо во время своего краткого пребывания в эфире он был арестован и обвинен в изнасиловании, а потерпевшая сразу же и уверенно опознала его. Обвиняемый потребовал от полиции подробные сведения об изнасиловании и выяснил, что оно произошло как раз в то время, когда его показывали по телевидению. Дальнейшее расследование по этому делу показало, что женщина была изнасилована во время просмотра телевизионной программы и что, по-видимому, телевизионный образ наложился у нее на воспоминание о насильнике.

— Какая странная история, — сказал Дугас, покачивая головой.

— Если Уильямс невиновен, то его история почти такая же странная, — заметила я. — Скажите мне, Луис, что говорят ваш опыт и интуиция в отношении Уильямса? Как вы думаете, он изнасиловал эту женщину и ее дочь или не он?

— Я убежден, что он невиновен, — ответил он. — Вы, наверное, постоянно слышите это от адвокатов, но я всеми фибрами ощущаю, что Уильямс не совершал это преступление. Нет никаких вещественных доказательств, которые связывали бы его с этими изнасилованиями: ни волос, ни отпечатков пальцев, ни следов спермы или ниток от одежды. Если бы этот человек находился в доме почти два часа, как свидетельствует потерпевшая, он, конечно, оставил бы какие-то следы. У него нет судимостей. Это добрый, мягкий человек, который находится в полном смятении, он совершенно раздавлен этим обвинением. Я наблюдал за ним, его женой и детьми, и я просто не могу представить себе, чтобы этот человек мог изнасиловать мать и дочь Блэквелл.

Я с минуту раздумывала над словами Дугаса, рисуя пальцем круги на виниловой скатерти.

— Вы знаете, адвокат однажды сказал мне, что на самом деле нельзя определить, виноват мужчина в изнасиловании или нет. Он утверждает, что это единственное преступление, которое нельзя «считать» с лица человека.

Дугас слегка улыбнулся.

— Да, пожалуй, я согласился бы с этим. Но в данном случае у меня есть четкое ощущение. Я верю ему.

— Почему? — спросила я, исподволь подталкивая его к одной из моих любимых тем.

— Сначала вы берете факты, а они никак не складываются. Вы их взвешиваете, измеряете, выворачиваете наизнанку, и все же они никак не складываются в слово «виновен». Потом у вас возникает ощущение. Я каждый день работаю с такими подсудимыми, и большинство из них виновны. При отсутствии доказательств, достаточных для того, чтобы хотя бы предположить виновность, дело просто не дойдет до суда, и почти все эти подсудимые наверняка виновны. Но иногда встречаются личности, которые как-то не вписываются в эту категорию. Пусть он выглядит как виновный, ведет себя как виновный, да и свидетель утверждает, что именно этот человек совершил преступление, но в глубине души ты просто не веришь, что это сделал он. Вот так я отношусь к Уильямсу. Это чистой воды интуиция, но я считаю, что он невиновен.