А если он невиновен… Каково ему тогда сидеть там и ощущать холодные взгляды людей, которые изначально считают его виноватым? Каково это — вынужденно наблюдать страдания потерпевших и знать, что твое лицо присутствует в их кошмарах, лицо, которое они ненавидят? Каково это — беспомощно наблюдать за тем, как твою жизнь рубят под корень? Каково с внезапной силой и ясностью осознать, что никто уже не поверит тебе в этом деле, потому что эти люди для себя все уже решили.

Ты виновен, потому что тебя обвинили!

* * *

В тот же день вечером я улетела в Сиэтл и снова погрузилась в работу. В моем кабинете толпились студенты, коллеги подбрасывали мне доклады разных комиссий, секретари передавали пачки телефонных сообщений. Снова окунувшись в суматоху дел, я старалась поменьше думать о Кларенсе фон Уильямсе.

В начале марта, примерно через две недели после того, как я дала показания в суде, я получила от Луиса Дугаса письмо и несколько газетных вырезок. «Голоса присяжных разделились 9 к 3, — писал Дугас, — и те трое, которые проголосовали против осуждения, сказали, что сделали это, исходя из ваших показаний». Beaumont Enterprise представила факты, как это иногда делают газеты, невыразительно и сухо:

Я поморщилась. Термин «эксперт по проблемам памяти» заставил меня вспомнить прежних странствующих лекарей, торговавших вразнос секретными лекарствами от всех болезней, от простуды до мозолей.

Прочитав несколько разных статей, я поняла, что прокуратура намерена возобновить дело.

Когда дело будет возобновлено, штат будет судиться с фон Уильямсом по тому же обвинению в изнасиловании при отягчающих обстоятельствах. Изнасилование при отягчающих обстоятельствах карается максимальным наказанием до 99 лет тюремного заключения и максимальным штрафом в размере 10 000 долларов.

Я положила это письмо и статьи в папку с наклейкой «Дугас» сверху. Адвокаты называют свои подборки документов именами клиентов, а я всегда называю свои папки именами людей, с которыми больше всего контактирую, то есть именами адвокатов. Я толкнула выдвижной ящик, и он закрылся, щелкнув, как положено.

Спустя семь месяцев, 9 октября 1981 года, я снова прилетела в Ориндж, Техас, чтобы дать показания на втором судебном процессе по делу фон Уильямса. Сильно уставший Луис Дугас встретил меня в аэропорту и протянул мне экземпляр утренней газеты. Заголовок статьи гласил: «Обвиняемый насильник в суде эмоционально отрицает изнасилование».

— Он сорвался, — сказал Дугас, покачивая головой и плотно сжимая губы. — Бедняга просто на пределе.

Я быстро прочла первые два абзаца статьи.

В четверг на повторном судебном разбирательстве по обвинению в изнасиловании матери и дочери в городе Бридж-Сити Кларенс фон Уильямс в эмоциональном порыве заявил, что ложные обвинения разрушили его жизнь.

— Я не делал этого… Я никогда не был в их [потерпевших] доме. То, что с ними случилось, ужасно, но меня карают на основании ложных обвинений.

Я потерял все, что у меня было.

В суде я увидела, что Уильямс заметно изменился. Его тело стало жестким, напряженным от гнева. Раньше, на первом судебном процессе, я видела человека с поникшими плечами, широко раскрытыми глазами, явно испуганного, но теперь страх, по-видимому, трансформировался в ярость. Страх замыкается в себе, он пожирает вашу душу. А ярость может быть направлена наружу, на других. Мне пришло в голову, что если фон Уильямс невиновен, то ярость ему просто необходима; возможно, она защитит его от страха и разочарования, которые в противном случае сожрут его живьем.

С трибуны я еще раз представила те же самые факты в той же беспристрастной профессиональной манере и через несколько часов уже летела обратно в Сиэтл. Помню, что это была пятница, потому что я с нетерпением дожидалась выходных, чтобы плотно работать с утра до вечера, не отвлекаясь на то и дело появляющихся студентов. В тот вечер мы с мужем Джеффом обедали в новом итальянском ресторане, и я рассказала ему о деле Уильямса.

— Ты думаешь, он невиновен? — спросил меня Джефф.

— Дугас считает, что он невиновен, — ответила я. — Я думаю, может быть, и невиновен.

Я вспомнила, как Дугас сказал мне однажды утром, за завтраком, прежде чем я дала показания: «Я занимаюсь адвокатской практикой уже двадцать пять лет. И за все это время у меня было два клиента, которые были вне всякого сомнения невиновны. Фон Уильямс — один из них».

Утром в понедельник, придя на работу, я обнаружила сообщение от Луиса Дугаса. «Фон Уильямс осужден, — писал он. — Приговорен к 50 годам. Мы подадим апелляцию».

— О господи! — громко простонала я.

Джеральдина, офис-менеджер факультета психологии, посмотрела на меня озабоченно:

— У вас все в порядке, Бет?

— Да. Да, спасибо, все нормально.

Я прошла по коридору, вставила ключ в дверь кабинета, швырнула портфель на пол, повесила плащ. Я открыла шкаф, засунула сообщение в папку «Дугас», закрыла ящик (отметив для себя положенный щелчок) и вздохнула. И посмотрела правде в глаза: я не ожидала вердикта о виновности. Трое присяжных, которые оправдали Уильямса в первом процессе, придали мне уверенность. Что могло случиться на втором процессе, если фон Уильямса признали виновным? Прокурор был более убедительным? Или мое выступление было менее убедительным? Может быть, Уильямс настроил присяжных против себя своими вспышками гнева?