Каро специально копила деньги, чтобы мать не выписывала чеки по каждому случаю, и собиралась принять ее достойно.

Ранним утром была назначена последняя репетиция в костюмах, и тут Чед — сорежиссер — вручил ей телеграмму.

“Мне очень жаль, детка, но я не смогу приехать. Подвело чертово здоровье. Сдала билет, сижу дома. Ничего страшного. Не расстраивайся. Держи хвост пистолетом. Все рецензенты у меня в кармане”.

Каро выскочила из помещения театра, устремилась к телефонной будке на противоположной стороне улицы.

Только после шести долгих гудков Зоэ подняла трубку и сразу же прикрикнула на дочь:

— Ты что делаешь? Тебе следует сидеть в гримерной и вживаться в роль.

— Как ты?

После небольшой паузы Зоэ бодро ответила:

— Я в порядке, дорогая… То есть в порядке вещей, что иногда случается легкое недомогание с особами моего возраста. Доктор просто кретин, что не позволил мне лететь. Но я непременно увижу тебя на сцене еще в этом сезоне. Обещаю. А сейчас вешай трубку и марш обратно в театр. Гримируйся, одевайся, и пусть все ахнут, увидев, какая ты Кэтти Нолан.

С такими конкурентами, как “Чикаго” или “Кошки”, спорить было невозможно. Каро не возлагала больших надежд на то, что спектакль “Дерево, растущее в Бруклине” вообще будет замечен. Однако премьера прошла лучше, чем ожидалось.

“Верайети” назвала спектакль “прелестной безделушкой”, другие газеты откликнулись в более серьезном тоне. Все критики отметили, что Каро Эндрюс проделала большой путь от девочки-звезды к взрослой роли, и поздравили ее с успехом в новом качестве.

Каро послала вырезки матери.

— Браво, — сказала Зоэ по телефону, но как-то обошла тему своего скорого прилета в Нью-Йорк.

Бартон, Мэг и Адам, конечно же, побывали на спектакле — это был второй показ, а потом явились за кулисы.

— Я ее брат, — говорил Адам всем встречным — актерам и рабочим сцены.

Мэг обняла Каро.

— Ты молодец! Роль тебе удалась.

— Ты лучшая среди актеров, — сказал Бар-тон и добавил ей на ухо: — Твоя мать может тобой гордиться.

— Неужели мы так просто отправимся по домам? — воскликнул Адам. — Надо что-то предпринять.

Они решили поесть мороженого в “Рампреймере”. Каро не была там с одиннадцати лет, еще с того времени, когда ходила туда с Мэг и Адамом.

— Помнишь, как мы тут с тобой веселились? — спросила она Адама.

Оказалось, Адам все позабыл, но весело обратился к официанту:

— Сегодня принесите нам что-нибудь особенное. А вот у этой девушки вы можете попросить автограф, и советую вам сохранить его. Может, когда-нибудь он будет дорого стоить на аукционе “Сотбис”. Это моя сестра. Новая звезда Бродвея.

Каро одернула сводного брата:

— Я еще не попала на Бродвей.

— Но ты уже на подступах к нему. — Адам вздохнул. — Я бы тоже хотел стать актером.

Каро сразу заметила, как напрягся отец, и это ее немного обидело.

— Даже не думай об этом, братик!

Расставались они долго, все обнимались, что-то обещали друг другу. В первую пойманную машину, по настоянию Каро, уселась троица. Она помахала им вслед рукой, а сама зашагала к ближайшей станции подземки.

Календарь отсчитывал дни, сметая их жестко, как ветер листья с осеннего дерева, и в последнюю субботу, после завершения спектакля, Каро, направляясь в костюмерную, увидела, как путь ей преградил мужчина. Он протянул руку:

— Привет, Каро.

Она, конечно, где-то видела его, но не могла вспомнить, кто он.

— Я Стивен Ласки. Мой дедушка фотограф, а я…

И тут же на нее хлынул водопад воспоминаний: мальчик, фотографировавший ее в павильоне у какого-то чахлого кактуса.

— Да, я помню. Вы ведь тоже, кажется, хотели стать фотографом… как дедушка.

Он печально улыбнулся.

— Оказалось, что у меня для этого недостаточно таланта. Теперь я простой издатель.

— Это тоже неплохая позиция, если соблюдать осторожность, — улыбнулась Каро.

— Мудрое замечание. А как ваша матушка? Я помню ее такой энергичной.

Каро погрустнела, но предпочла ответить искренне:

— Мы давно не виделись. Говорит, что она в порядке, но вот не смогла прилететь на мой спектакль.

— В нем вы были лучшей.

— Спасибо.

— Что думаете делать дальше?

— Ничего. Просто живу сегодняшним днем.

— Я стараюсь жить так же, — кивнул он. — Но это чертовски трудно.

Две девчушки промелькнули и скрылись, хихикая. Стивен кивнул в их сторону.

— Наверное, ваши поклонницы. Не смею вас больше задерживать. Вот… на всякий случай.

Он протянул ей визитную карточку.

Каро приняла ее молча, не зная, что сказать на прощание.

Но, сделав пару шагов к выходу, Стивен обернулся.

— Может, мы пообедаем вместе? Когда у вас будет свободное время. Возможно, я смогу вам чем-то помочь. Нет-нет, я совсем не имею в виду, что вы нуждаетесь в поддержке, — поспешил добавить он. — Простите мою настырность.

Каро пришлось выступить одновременно перед очень разной публикой. Из глубины коридора на нее все еще глазели поклонницы. Она улыбнулась им, оставаясь в роли Кэтти Нолан.

А Стивена Ласки она одарила совсем другой, искренней улыбкой.

— Я обязательно позвоню.

Он доставил ей такую радость, будто она нашла золотую монетку в грязи под ногами. О любви речи быть не могло. Она у нее уже была и сгорела, досуха иссушив все источники, откуда любовь могла забить вновь. Но Стивен Ласки был ее первой детской любовью. Потерянной и найденной так внезапно.

В поисках нового жилья Каролин не везло. Месяц она занималась сафари в джунглях квартирного рынка, но везде было или слишком дорого, или чересчур убого. В субботу с утра она вновь вышла на охоту, отправившись на метро в Бруклин, и стала мерить шагами квартал за кварталом, высматривая таблички “Сдается”.

Такую надпись она увидела на фасаде кирпичного, изрядно закопченного дома. Чем-то это здание ей показалось знакомым.

Каролин взобралась на крыльцо, позвонила, и пожилая женщина тут же открыла ей дверь и пригласила осмотреть пустующую квартиру.

— Ее занимала раньше супружеская пара. Оба уже старики. Муж скончался несколько месяцев назад, а вдова решила переехать в Феникс к дочери.

Теперь Каролин вспомнила, что именно эту квартиру она подыскала для себя и Грэма после свадьбы и тогда была горда этим, но он предложил более выгодное и престижное жилье. Теперь она снова здесь.