Многие горожане, далекие от сельской жизни, при общении с животными испытывают различные страхи, например стать жертвой неожиданного нападения, быть обгаженными или укушенными. Зоологи и биологи на это возражают, что язык животных вполне доступен для понимания и мысли животного можно читать как открытую книгу. Однако при виде зоолога, которого за ухо пощипывает сидящий у него на плече попугай, в то время как он, одной рукой небрежно отстраняя от себя переливающегося мускулами, словно гигантская пожарная кишка, питона, другой ласково поглаживает по оскаленной морде зебру, — у зверененавистника невольно возникает пугающая мысль, как бы вся эта свора, неожиданно придя к взаимному согласию, не вздумала дружно наброситься на любителя животных.

Директор Берлинского зоопарка господин Гек был как раз одним из таких биологов. Покусанный змеями, поплатившийся сломанными ребрами за обнимание с гориллами, не раз схлопотавший по почкам копытами диких лошадей, до неузнаваемости искусанный комарами во время наблюдений за птицами, он, несмотря ни на что, с неослабевающим энтузиазмом по-прежнему ратовал за доброе отношение к животным, братьям нашим меньшим. Госпожа Ганхауз даже не подозревала, как гениально она поступила, решив обратиться в связи с "Виллемом Баренцем" именно к Геку. Доктор Гек побывал уже в верховьях Нила и сам участвовал в отлове гиппопотамов для Берлинского зоопарка. Тогда его чуть не затоптали насмерть. Молоденького ассистента, доктора Воровски, который с утра отошел немного от лагеря, чтобы помыться, сожрал крокодил, и Гек очень горевал, что ему так и не удалось отыскать среди гигантских рептилий, над которыми тучами вились птицы, ту, в чреве которой покоились останки доктора Воровски. Ведь для семьи такого страстного зоолога, каким был доктор Воровски, вероятно, послужила бы большим утешением возможность ежедневно видеть своего родственника, продолжившего существование в теле крокодила, в его новом воплощении. Тот Ноев ковчег, который представляет собой зоопарк, являя наглядный пример мирного сосуществования человека со всеми земными тварями (ибо доктор Гек видел в нем некую модель счастливого будущего, когда лев будет лежать рядом с ягненком, хотя и отделенный от него оградой, но проявляющий уже гораздо меньшую агрессивность, чем раньше), был еще далеко не полон, как и единственная мирная семья народов в целом. Но доктора Гека это побуждало тем энергичнее работать над выполнением своей задачи.

— Я неисправимый оптимист, — часто повторял доктор Гек.

Сама мысль о том, чтобы Берлинское зоологическое общество обзавелось собственным судном для полярных экспедиций, его сильно воодушевила А если в придачу к нему нашелся и опытный человек, хорошо знающий Заполярье, то можно будет безотлагательно приняться за пополнение коллекции арктической фауны. Для этого, правда, надо было сперва дождаться весны. Перед доктором Геком лежало не только письмо Теодора Лернера и предложение Крокельсена о покупке "Виллема Баренца", но и последний номер "Естественно-научного обозрения" господина доктора Э. Тиссена. В нем было сказано: "Пробудившийся в последнее время интерес общества к землям Северного Ледовитого океана значительно усилился благодаря открытым там богатствам, о которых ранее мало кому было известно. Не только рыболовы всех стран устремились к Медвежьему острову и Шпицбергену, привлеченные изобилием морского и пушного зверя, северных оленей и огромными запасами морской рыбы и моржей. Эти острова представляют также особый интерес для палеонтологии. Некоторые формации, совершенно отсутствующие в остальной Скандинавии, заставляют предположить там наличие каменноугольных пластов, которые получили название Урса или Медвежьих. В этих пластах были обнаружены также отпечатки редких животных и растений южного пояса. Это позволяет сделать заключение о том, что в каменноугольный период там господствовал более теплый климат. Однако следует отметить, что добыча угля в этих залежах сопряжена вследствие местных условий со значительными трудностями, вызываемыми необычайной твердостью грунта, отсутствием подходящих грузовых гаваней и частыми туманами". Последнее пришлось Геку особенно по душе. Не хватало еще, чтобы милый его сердцу рай белых медведей превратился в новую Рурскую область, по которой будут бесприютно шататься ошалевшие и черные от угольной пыли медведи! Как понял доктор Гек, в планы господина Лернера, к счастью, не входила промышленная разработка его части Медвежьего острова. Господин Лернер намеревался заняться вместе с доктором Геком отловом диких животных.

Гек был наделен способностью мысленно представлять себе запахи. И в данный момент ему как раз представилось одуряющее амбре острых испарений мочи, окружающих звенящую бубенцами свору возбужденных собак. У доктора Гека была длинная каштановая борода. Из темной гущи волос выползли два крохотных муравья. Муравьишки переползли на его руку. Там он их и обнаружил. Он подошел к окну, открыл ставни, до его слуха донесся оживленный шум Курфюрстендама. Он осторожно дунул, и муравьи вылетели за окно.

В общении с такими людьми, в которых Гек предполагал встретить друга животных, он, будучи вообще человеком застенчивым, проявлял необыкновенную сердечность и задушевность. На предложение Лернера биолог ответил согласием, и его письмо дышало такой доброжелательностью, какой компаньоны по медвежьеостровскому предприятию никогда еще не встречали со дня его основания. Гек признавался в том, сколь желанно для него сделанное ими предложение, поскольку он и сам давно подумывал о чем-то подобном; говорил, как он рад познакомиться наконец с человеком, побывавшим в Арктике. Остановился он и на деловой стороне предложения. Разумеется, рассуждал он, такое путешествие — дело не дешевое, но, насколько он может судить, в кассе Берлинского зоологического общества достаточно денег. "У нас есть целый ряд великодушных крупных пожертвователей, а среди мелких — целая армия верных, убежденных друзей, от которых нам поступает большая часть средств", — сообщил господин Гек к удовольствию госпожи Ганхауз, которая именно так и представляла себе экономическую основу Берлинского зоопарка.

Доктору Геку в скором времени предстояла поездка в Остенде на съезд Морского биологического общества. Как посмотрит господин Лернер на то, чтобы им поехать туда вместе и заодно уж посмотреть потом на "Виллема Баренца", — спрашивал он в своем письме.

"Самая история этого старичка необычайно трогательна, — писал господин Гек, — это же настоящий памятник истории естествознания, и, кажется, он еще вполне способен отвезти нас на Медвежий остров".

— Наверное, тайный смысл всех трудностей, которые вставали на нашем пути, заключался в том, чтобы подготовить встречу с господином Геком, — сказала госпожа Ганхауз. — Ну, вы удовлетворены наконец? Воспрянули духом? Судя по тому, как складываются обстоятельства, Медвежий остров у нас, можно сказать, в кармане. Эти хижины, чье местоположение уже определилось и для которых даже заложен первый камень, пора теперь по-настоящему возвести. После этого мы, считайте, будем находиться под защитой германских пушек, и остается только все поскорее продать, чтобы уж больше об этом не думать.

Наверное, письмо Гека затронуло в душе Лернера какую-то дремавшую доселе струну. Возможно, он почувствовал, что обязан отдать должное этому порядочному, дружелюбному энтузиасту. Как бы то ни было, он сказал: