– Ну, здравствуй, отец Виталий, – улыбнулся отец Василий.

– Мишаня? – остолбенел Колька. – Ты?!

* * *

Колька сразу же потащил его во двор, опасливо поглядывая по сторонам, и лишь спустя полчаса, прогулявшись под синим московским небом, немного успокоился и снова стал самим собой. Они долго делились воспоминаниями, причем верный себе Колька настолько точно пародировал участников оставшихся в их общем далеком прошлом событий, что отец Василий захлебывался хохотом и чувствовал себя так, словно скинул с плеч добрый десяток лет.

– У тебя ксерокс есть? – поинтересовался он, когда эмоции перестали хлестать через край.

– Конечно. Цветной, как полагается. Если тебе чего переснять надо, никаких проблем.

– Надо, Коля, ох как надо, – вздохнул отец Василий. – Неприятности у меня.

– Этого следовало ожидать, – с пониманием кивнул Колька. – С местной властью ссориться нельзя – сам знаешь, власть, она от бога дадена.

– Нам в наказание, – неудачно пошутил отец Василий.

– Нам в поучение, – поправил его Колька.

– И еще… – отец Василий напрягся. – Оригинал-то я заберу, а вот копию мне бы в надежном месте сохранить. У тебя можно?

Колька почти не артачился. Он всегда умел четко проводить ясную линию между тем, что хочется ему, и тем, что необходимо другим, и уже этим выгодно отличался от остальных сокурсников – в чужие дела не лез, но, если нужно, помогал. Поэтому он просто провел отца Василия в свой кабинет, и за обеденный перерыв они целиком отксерили всю ковалевскую канцелярскую книгу, с немыслимым в Усть-Кудеяре, почти типографским, качеством.

Колька вообще держался молодцом и только под конец не выдержал и спросил:

– На кого же ты приход оставил?

– На диакона, – честно ответил отец Василий.

– Стуканет, – осуждающе покачал головой Колька. – Помяни мое слово, Мишаня. Обязательно стуканет!

– Не должен, – возразил отец Василий. – Ему ведь тоже на Покров надобно к матушке в деревню съездить.

Колька зажмурился от притворного ужаса. Такого разгильдяйства он, сидя здесь, в самом сердце русской православной церкви, и представить себе не мог.

* * *

Поначалу отец Василий хотел ехать прямо в МВД. Но, посидев и послушав насквозь пропитанного информацией о столичных интригах товарища, решение переменил. Не всегда прямая дорога самая короткая, иногда лучше зайти с «черного хода». И, похоже, в его случае дело обстояло именно так.

Он позвонил своему прежнему начальнику, неплохо проявившему себя как руководитель самых различных спецподразделений и потому поднявшемуся в минувшее смутное время достаточно высоко. Понятно, что, когда появился специфический спрос на подобного рода специалистов, Дмитрий Александрович со свойственной ему тщательностью рассмотрел новые возможности, вежливо отклонил предложения из МВД и ФСБ и устроился в нешумную, но, как говорят, весьма результативную контору. Теперь он, внимательно выслушав бывшего подчиненного, объяснил, как найти его офис, и предложил подойти чуть позже, часам к восьми вечера.

– Для тебя это не в тягость, сумеешь к восьми? – вежливо поинтересовался он. – Пропуск я закажу.

Священник посмотрел на часы и, прикинув, что осталось ждать от силы часа четыре плюс час на дорогу, согласился.

* * *

Отец Василий покинул патриархию в 18.30. Ковалевский журнал был плотно притянут к животу широким кожаным ремнем и скрыт черной просторной рясой. Выйдя из метро, священник оказался в совершенно незнакомом ему районе, хаотично застроенном новыми домами вперемешку с высокооконными, с колоннами и пилястрами, «сталинками». Где-то здесь и находилась контора Дмитрия Александровича.

Отец Василий, как и было ему сказано, миновал четыре новостройки, пересек находящийся справа квартал наискосок и, уже подходя к нужному месту, заметил, что за ним наблюдают. Двое мужчин курили возле телефонной будки, тактично посматривая на священника, но никаких телодвижений не совершали. «Дмитрия Александровича люди, – подумал священник. – Точно его. Контора серьезная».

Он прошел мимо наблюдателей, нырнул в длинный проходной двор и пошел вдоль обшарпанных стен. Эти дома явно шли под снос, самое бандитское место, но священника это только радовало. По крайней мере лишних людей не окажется – или враг, или друг.

Едва он пересек последний из описанных Дмитрием Александровичем дворов, из черного проема подъезда вышел невысокий крепкий человек и направился прямо навстречу священнику. Он выглядел таким собранным, таким некрикливо точным в своих движениях, что отец Василий почувствовал – это свой. Надо не один час провести в спортзале, чтобы в движениях появилась эта собранность и эта точность. Никто из вальяжных, развязных братков не мог иметь этой экономной точности походки.

Отец Василий невольно улыбнулся, и в следующий миг крепыш вытащил из-под куртки пистолет с длинным цилиндрическим глушителем и выстрелил в священника – один раз, второй, третий.

Звука почти не было слышно, но отца Василия откинуло к стене так, словно он получил под дых бревном. У священника поплыло в глазах, и он понял, что уже лежит на боку, а крепыш стоит над ним и готовится сделать последний, контрольный, выстрел.

Он ударил крепыша ногой, как лежал, снизу. Отец Василий даже не был уверен, что попадет – ни ног, ни рук он в этот миг не чувствовал. Древний, как созданный господом богом мир, инстинкт самосохранения сделал все за него.

Крепыш исчез из поля зрения, отец Василий тяжело перевернулся на живот и, поднявшись на четвереньки, пополз прочь через пропитанный запахом извести и цемента строительный мусор, пластиковые бутылки и битое стекло.

* * *

Только через бесконечно долгие пятнадцать или двадцать метров отец Василий отважился остановиться и, задрав рясу, вытащить пробитый в трех местах журнал. Все три пули были здесь. Они застряли в последней, ближайшей к телу обложке, лишь слегка надорвав ее. Если бы не снижающий выходную скорость пули глушитель, священник был бы уже трупом. А так на голом животе лишь отчетливо багровели три округлых кровоподтека.

Где-то за стенкой послышался топот, и отец Василий вскочил, сунул журнал на прежнее место и побежал прочь.

– Слева обходи! – услышал он четкое распоряжение, на бегу осмотрелся, но никого не увидел.

Священник резко прибавил ходу, и, наверное, только поэтому стрелявший промахнулся. Отец Василий заметил боковым зрением мелькнувшую темную фигуру, но отсечь своей жертве путь к бегству человек уже опоздал.

Никогда в жизни отец Василий так не бегал! В один прием он перемахивал через груды гнилых досок и каким-то шестым чувством находил единственно возможный проход среди хаотически расположенных завалов из битого красного кирпича и пластов отвалившейся штукатурки. Его то нагоняли, то теряли из виду; один раз он услышал за спиной выстрелы.