Сколько бы приглашений ни получил Уайт от коллег из России и Украины оказать их клиникам честь и провести свою революционную операцию, дело упиралось в деньги, деньги, деньги. Даже по самым скромным подсчетам, пересадка всего организма требовала немалых средств. Да, железного занавеса больше нет, но больницы остро нуждаются в деньгах – а лабораторное оборудование и медицинская техника устарели на 10–15 лет. Если Уайт хочет провести операцию в бывшем СССР, ему придется самому ее финансировать.

Занятно, но Уайт мог бы выполнить эту операцию еще в 1975 году. Тогда ему сообщили, что в Киеве арестованы и приговорены к смертной казни два брата, однояйцевые близнецы. Уайта приглашали попробовать на людях то, что он делал на обезьянах, – использовать братьев как подопытных. Киевские лаборатории были в его распоряжении. Безусловно, братья были бы идеальными пациентами. Если операция не удастся и они не выйдут из наркоза, – эта смерть, вероятно, все же легче, чем от руки палача[500]. А если все пройдет успешно, то Уайт докажет свой тезис: что человеческая душа мобильна, что ее можно перенести и что пересадка организма может спасти жизнь личности, запертой в погибающем теле. Но так не бывает. Ни один хирург, каковы бы ни были его этические взгляды, никогда не будет оперировать пациента против его воли – особенно заключенного (возможно, политического). И потом, все эти годы исследований понадобились Уайту, чтобы разработать протокол операции, надежность которого при клиническом испытании не вызовет сомнений. Да, активисты PETA прозвали Уайта Доктором Франкенштейном, но они ошибались в главном: Уайта заботила не только цель, но и средства. Он не ставил научный прогресс превыше всего. В океане морали и этики, однажды заметил Уайт, «не существует карт и лоций». Единственный компас – это человеческая совесть[501].

В России Уайту, разумеется, оказали бы содействие все клиники, которые он упоминал как возможную площадку для своей операции, но финансировать ее там не могли. «Я проверял сегодня почту, – шутил Уайт в разговоре с одним репортером. – Удивительное дело: я не нашел там чека на два миллиона»[502]. В США деньги, безусловно, можно было найти, но там у «операции Уайта» не нашлось бы достаточно сторонников. Не пройдет и двух лет после отставки Уайта, как в сентябре следующего, 2001 года рухнут башни-близнецы. Головокружительные надежды нового тысячелетия сменятся ужасами терроризма и угрозой войны на Ближнем Востоке. В чем бы ни была причина – в этой смене фокуса или просто во внезапном завершении эпохи соперничества с другими странами за первенство в науке, – операции Уайта на обезьянах, недавно воспринимавшиеся как авангард научного поиска, все чаще воспринимались как жутковатая псевдонаука. Главная претензия скептиков касалась не смерти мозга и даже не опытов на животных. Дело было в разрезанном позвоночнике.

Уайт всегда признавал, что у его операции есть существенный недостаток – человек все равно останется парализованным. Отчасти поэтому он сосредоточился на потенциальных пациентах, кто уже страдал от паралича: для них эта операция была бы способом продлить жизнь, а не повысить ее качество. Уайт надеялся, что однажды наука решит и эту проблему, – но главной целью для него всегда было подтвердить эффективность метода. В конце концов, первые пересадки сердца не улучшали жизнь реципиентов и, возможно, даже сокращали ее. Но без тех первых операций нынешняя широкая практика действительно спасительных операций по пересадке сердца никогда не стала бы реальностью. Для Уайта его новаторство было ценно именно как новаторство – но, с точки зрения критиков, он заходил слишком далеко. Общество поддержало бы столь радикальную хирургию только в одном случае: если бы она вела к реабилитации пациента, а не просто продлевала его полный паралич.

Джерри Сильвер, нейрохирург из Кейсовского университета Западного резервного района, где работал и Уайт, в интервью CBS отказал опытам Уайта в какой бы то ни было ценности. Сильвер присутствовал в лаборатории во время той операции 1970 года, когда обезьяна пришла в себя полностью парализованной. «Это был настоящий кошмар, – вспоминал Сильвер. – Считаю, такое нельзя повторять». А поскольку сращивание человеческого спинного мозга остается «чистейшей фантазией», пациент после пересадки организма останется навсегда парализованным: по мнению Сильвера, подобные хирургические эксперименты, даже на пациентах, которые уже парализованы, просто «недопустимы»[503]. С ним соглашался доктор Стивен Роуз, возглавлявший исследования мозга в Открытом университете Великобритании. В 2001 году в интервью BBC он обрушился на Уайта, назвав его работу «безусловным заблуждением без практических перспектив», а помимо всего прочего – «диким попранием всех мыслимых этических норм»[504]. Отповедь Уайта процитирована в той же статье: «…сегодня умирают люди, которым пересадка организма сохранила бы жизнь, пусть и со спинальной инвалидностью», но его аргументы не впечатлили оппонентов[505]. Доктор Питер Хэмлин из лондонской больницы Сент-Бартоломью заклеймил работу Уайта как ненужную «жестокость», а Ветовица и подобных ему отчаявшихся пациентов назвал «психами», жаждущими внимания[506]. Уайта нападки на его потенциального пациента ранили сильнее, чем выпады против него самого. Как может врач бросать такие слова в адрес человека, которого предало собственное тело и который хочет продлить свою жизнь, какой бы ущербной она ни была?

Иногда успех порождает недовольство. Сначала пациенты с пересаженным сердцем жили какие-то жалкие недели. Потом – всего несколько месяцев. И все же медики гордо приводили этот факт в доказательство того, что трансплантация спасает жизни. В последующие десятилетия срок жизни реципиентов вырос, но ужесточились условия их отбора. Ветовицу отказали в пересадке почки, потому что инвалид не считается «подходящим кандидатом». Что бы мы об этом ни думали, медики оценивают хирургические протоколы исходя из своих представлений о том, что такое «качество жизни». Ветовиц был живым доказательством. Он не оставил поиск возможностей, бился за изучение стволовых клеток. Где новаторский дух Америки, где ее стремление сделать то, чего никому прежде не удавалось? Казалось, «операцию Уайта» постигло то же несчастье, что и тетраплегиков: паралич.

Но что, если врачи научатся вновь связывать пряжу нервов? Что, если им удастся разблокировать информационную магистраль между мозгом и телом? Что, если когда-нибудь найдется средство, медицинское или техническое, чтобы восстановить и оживить парализованное тело? Быть может, тогда «операцию Уайта» наконец-то разрешат? Ответ вскоре даст та самая бионика – «наше будущее». Ответ этот – BrainGate.