– Тогда следовало бы навестить графа. Но если он стоял за убийством священника, чтобы сохранить брак в тайне, то обращаться к нему напрямую было опасно. Значит, слуги?.. – сказал Грей.

Перси кивнул, скривив уголок рта.

– Граф тоже умер или по меньшей мере исчез. Как ни странно, он имел репутацию колдуна и умер примерно через десять лет после Амели. Но я нашел кое-кого из его старых слуг. Для некоторых людей деньги значат все… Спустя два дня после исчезновения Амели помощник кучера отнес в бордель недалеко от улицы Фобур ковер. Очень тяжелый ковер, от которого пахло опиумом, – он узнал этот запах: так же пахло от китайских акробатов, которых он доставлял на праздник в особняк графа.

– И ты пошел в бордель. И там деньги…

– Говорят, вода – универсальный растворитель, – покачал головой Перси. – Ничего подобного. Можно поместить человека в бочонок с ледяной водой и оставить его там на неделю, а в итоге получить гораздо меньше, чем от скромной суммы денег.

Грей мысленно отметил прилагательное «ледяной» и кивнул Перси, прося продолжать.

– Пришлось потрудиться: я приходил несколько раз, пытался разговорить мадам… Увы, она оказалась настоящей профессионалкой: полагала, что кто бы ни заплатил ее предшественнице, он сделал это не просто так. Привратник зведения был уже стар и помимо того нем – язык ему вырвали еще в детстве, – так что помочь мне не мог. А из шлюх, разумеется, никто доставки злосчастного ковра не видел – все произошло слишком давно.

Тем не менее Перси терпеливо изучил семьи нынешних шлюх – некоторые занятия передаются по наследству – и несколько месяцев спустя обнаружил старуху, которая работала тогда в борделе и опознала Амели по миниатюре, которую он принес из «Трех стрел».

Девушку и в самом деле принесли в бордель, и она была беременна. Впрочем, некоторым клиентам нравились именно такие. Вскоре она родила сына, а год спустя умерла от инфлюэнцы.

– Друг мой, я не стану рассказывать, как трудно было найти сведения о ребенке, рожденном в парижском борделе сорок с лишним лет назад. – Перси вздохнул и снова промокнул пот платком.

– Твое полное имя – Персеверанс – означает «упрямство», – сухо заметил Грей.

– Веришь, что ты чуть ли не единственный, кто знает его?

– Я никому не раскрою твой секрет, – сказал Грей. – По крайней мере, этот. А что насчет Дэнниса Рэндолла-Айзекса?

На миг лицо Перси засияло, словно лужица ртути под солнечными лучами, и тут же вновь стало замкнутым. Но этого оказалось достаточно.

– Спасибо, Персеверанс, – невесело рассмеялся Грей и ушел, ступая по заросшим травой могилам неизвестных бедняков.

Тем же вечером, когда дом уснул, он взял ручку, чернила и написал Артуру Норрингтону, Гарри Квори и брату. А незадолго до рассвета впервые за два года написал Джейми Фрэзеру.

11 сентября 1777 года, лагерь генерала Бергойна

Над лагерем уже несколько дней висел дым сожженных и еще тлеющих полей. Американцы отступали, уничтожая по пути земельные угодья.

Когда прибыло письмо, Уильям как раз обсуждал с Сэнди Линдсеем, как правильно готовить индейку – ее принес один из разведчиков Линдсея.

Уильяму показалось, что земля вздрогнула, и на лагерь опустилась мертвая тишина. Впрочем, вскоре стало ясно, что кое-что и правда случилось.

То ли воздух стал пахнуть иначе, то ли что-то изменилось в разговорах и движениях окружающих… Балкаррес, прекратив придирчиво разглядывать крыло индейки, поднял брови и посмотрел на Уильяма.

– Что? – спросил Уильям.

– Боюсь, ничего хорошего. – Балкаррес сунул обмякшую тушку индейки своему денщику, подхватил шляпу и направился к палатке Бергойна. Уильям пошел за ним.

Бергойн сидел, поджав губы, белый от гнева. Старшие офицеры потрясенно столпились вокруг него и негромко переговаривались. От толпы отделился капитан Фрэнсис Кларк, адъютант генерала. Его голова была опущена, а лицо мрачно. Когда адъютант проходил мимо, Балкаррес тронул его за локоть.

– Фрэнсис, что случилось?

Капитан Кларк был чем-то заметно обеспокоен. Обернувшись, он посмотрел на оставшихся в палатке, затем отошел подальше, чтобы его не подслушали.

– Хау не придет, – сообщил Кларк.

– Не придет? – глупо повторил Уильям. – Но… разве он не уходит из Нью-Йорка?

– Уходит. Чтобы захватить Пенсильванию, – ответил Кларк, так плотно сжав губы, что было удивительно, как ему вообще удалось что-либо произнести.

– Но… – Балкаррес метнул ошеломленный взгляд на палатку, потом снова посмотрел на Кларка.

– Именно.

Уильям осознал истинный масштаб обрушившейся на них трагедии. Решив пренебречь планом Бергойна – что само по себе было плохо с точки зрения последнего – и вместо долины реки Гудзон идти на Филадельфию, генерал Хау тем самым не просто повел себя вызывающе, но и оставил войска Бергойна без пополнения продовольствием и людьми. Иными словами, теперь они были брошены на произвол судьбы и без подвод с припасами. К тому же перед ними встал неприятный выбор: преследовать американцев по необжитой местности, которую те уже обобрали, или с позором вернуться в Канаду, опять-таки по территории, где уже не найти пищи.

Балкаррес подробно изложил все это Фрэнсису; тот в смятении тер лицо и качал головой.

– Знаю, все знаю… Прошу прощения, господа…

– Куда ты идешь? – спросил Уильям.

Кларк посмотрел на него.

– Предупредить миссис Линд.

Миссис Линд была женой начальника военно-торговой службы. И любовницей генерала Бергойна.

* * *

То ли неоспоримые достоинства миссис Линд оказали благоприятное воздействие, то ли врожденная стойкость генерала взяла верх, но решение по поводу письма Хау было принято быстро.

«Что бы ты ни хотел сказать о нем, – писал Уильям в еженедельном письме лорду Джону, – он умеет принимать решения и быстро действовать. Мы с удвоенной силой принялись преследовать основные войска американцев. Большинство наших лошадей были брошены, украдены или съедены. Я до дыр протер подметки сапог.

Между тем один из разведчиков принес сведения о том, что в находящемся не так далеко от нас городе Беннингтоне собирают провиант для американцев. Согласно докладу, город охраняется слабо, так что для захвата столь необходимых припасов генерал посылает полковника Баума – одного из гессенских наемников – и пятьсот солдат. Мы выходим наутро».

Неизвестно, имел ли к этому отношение пьяный разговор с Балкарресом, но Уильям заработал репутацию человека, который умеет ладить с индейцами. Благодаря этой сомнительной способности или тому, что он немного умел говорить по-немецки, утром двенадцатого августа его приписали к продовольственной экспедиции полковника Баума, куда входили еще часть спешившейся брансуикской конницы, две трехфунтовые пушки и сотня индейцев.