Из доклада следовало, что американцы в Беннингтоне содержали скот, пригнанный из Новой Англии, а также хранили там множество повозок с зерном, мукой и прочими нужными вещами.

Когда войско вышло, дождя не было, и уже одно это внушило всем оптимизм, который усилился от предвкушения еды. На самом деле пайки уреза́ли только последние две недели, но солдату, вынужденному ежедневно покрывать значительные расстояния, несколько дней без достаточного количества пищи кажутся долгим сроком, в чем Уильям убедился на собственном опыте.

Большинство индейцев сохранили своих лошадей. Теперь они кружили на них вокруг основной части войска, иногда выезжая на разведку. Возвращаясь, они иной раз предлагали провести отряд другим путем, там, где дорогу – которая и в лучшие времена представляла собой всего лишь тропу – не поглотил лес или разлившийся из-за дождя ручей, который внезапно побежал с гор. Недалеко от Беннингтона протекала река Валумсек, и Уильям на ломаном немецком обсуждал с одним из гессенских лейтенантов, можно ли погрузить припасы на плоты и сплавить их вниз по течению. Разговор носил чисто теоретический характер – никто из них не знал, как течет Валумсек или насколько она судоходна, зато давал возможность попрактиковаться в чужом языке и скоротать долгий переход по жаре.

– Мой отец много времени провел в Германии, – медленно сказал Уильям по-немецки старшему лейтенанту Грюнвальду. – Еда Ганновера ему очень понравилась.

Грюнвальд был из Гессен-Касселя и при упоминании Ганновера лишь с ухмылкой покрутил ус, но вслух признал, что ганноверец способен поджарить говядину и сварить на гарнир к ней несколько картофелин. Зато его, Грюнвальда, мать умеет так приготовить свинину с яблоками, вымоченную в красном вине и приправленную мускатным орехом и корицей, что слюнки текут даже при воспоминании о ней. А по лицу Грюнвальда тек пот, прокладывая дорожки в грязи и увлажняя воротник светло-голубого мундира. Лейтенант снял высокую гренадерскую шапку и утер пот огромным пятнистым платком, не успевшим высохнуть с прошлого раза.

– Думаю, сейчас нелегко будет найти корицу, – сказал Уильям. – Дай бог найти поросенка.

– Ты только найди, а уж я для тебя его зажарю, – заверил Грюнвальд. – Что до яблок… – Он запустил руку в мундир и достал пригоршню маленьких краснобоких ранеток. – У меня их целый бушель[31]. У меня…

Его прервали взволнованные возгласы индейцев, скачущих обратно вдоль колонны. Один из них указал назад и крикнул:

– Река!

Это слово будто вдохнуло новую жизнь в утомленных солдат. Кавалеристы – невзирая на отсутствие лошадей они упрямо продолжали носить высокие сапоги и палаши, от чего страдали сильнее остальных – подтянулись, в предвкушении бряцая амуницией.

Из передних рядов донесся еще один крик:

– Коровьи лепешки!

Это вызвало приступ веселья у тех, кто перешел на торопливый шаг. Полковник Баум, чья лошадь уцелела, отъехал на обочину и, нагнувшись, принялся что-то говорить проходящим мимо офицерам. Его адъютант наклонился к нему, показывая на небольшой холм на противоположной стороне.

– Как ты думаешь… – сказал Уильям, повернувшись к Грюнвальду.

Старший лейтенант посмотрел на него пустым взглядом, рука ослабла и опустилась, шлем, похожий на митру, упал в пыль и покатился. Уильям моргнул от неожиданности, когда из черных волос Грюнвальда зазмеился красный ручеек.

Грюнвальд внезапно осел наземь и завалился на спину, лицо его стало землисто-серым.

– Черт! – воскликнул Уильям и вздрогнул от внезапного осознания того, что только что произошло. – Засада! – взревел он во всю мощь своих легких. – Das ist ein Überfall![32]

В ответ на тревожные крики из леса раздались несколько выстрелов. Уильям схватил Грюнвальда под мышки и торопливо оттащил под укрытие сосен. Старший лейтенант был еще жив. Убедившись, что пистолет у немца в руках, а курок взведен, Уильям достал свой пистолет и бросился к Бауму. Привстав на стременах, тот высоким пронзительным голосом кричал что-то по-немецки. Уильям разобрал лишь несколько слов и принялся оглядываться, пытаясь по действиям гессенцев понять, что приказал полковник. Заметив бегущий по дороге отряд разведчиков, он бросился ему навстречу.

– Чертовы повстанцы! – выдохнул один из разведчиков. – Рядом.

– Где? Насколько рядом?

– Миля или две.

Уильям глубоко вздохнул и спросил, сколько повстанцев на них идет.

– Две сотни или больше. Вооружены мушкетами, пушек нет.

– Хорошо. Возвращайтесь и следите за ними. – Уильям повернулся к полковнику Бауму, испытывая странное ощущение, что земля под ним будто зашевелилась.

* * *

Окопались, поспешно, но грамотно укрывшись за кучами земли и временными баррикадами из поваленных деревьев. Втащили пушки на невысокий холм и нацелили на дорогу. Повстанцы, разумеется, не пошли по дороге, а навалились с обеих сторон.

В первой волне их было около двухсот – точнее не подсчитать: они бежали между толстыми стволами деревьев. Заметив движение, Уильям стрелял наугад, особо не надеясь попасть. Нападавшие на миг заколебались.

Из-за их спин раздался зычный голос:

– Мы победим их, или Молли Старк овдовеет этой ночью!

– Чего? – пораженно воскликнул Уильям.

Что бы ни имел в виду кричавший, его призыв был не напрасен: огромное количество повстанцев выплеснулось из-за деревьев и бросилось к пушкам. Стоявшие рядом с ними солдаты тут же удрали. Повстанцы с легкостью расправились с остальными, и Уильям уже мрачно приготовился забрать с собой как можно больше врагов на тот свет, как вдруг откуда-то выскочили два индейца, схватили Уильяма под руки и, вздернув на ноги, быстро уволокли прочь.

Вот так вышло, что лейтенант Элсмир снова выступил в роли Кассандры, доложив генералу Бергойну о сокрушительном поражении у Беннингтона. Множество людей было убито или ранено, пушки достались врагу, а они даже не увидели ни одной коровы.

Медленно бредя к своей палатке, Уильям устало думал, что так и не убил ни одного повстанца. Наверное, он должен был жалеть об этом, но почему-то не жалел.

Джейми купался в реке, смывая с тела пот и грязь, и вдруг услышал довольно странные ругательства на французском. Слова были французские, а вот выражаемые ими эмоции – нет. Ощутив любопытство, он вылез из воды, оделся и, немного пройдя по берегу, обнаружил взволнованного юношу, который отчаянно махал руками и жестикулировал перед толпой озадаченных рабочих. Попытки юноши общаться на французском лишь веселили их: большинство были немцами, а остальные – американцами из Виргинии.