— Да мне плевать! Пусть думают, что хотят!

— А мне?

— А ты, Катя, — я вдруг становлюсь серьезным, — должна сама для себя решить: чего хочешь. Чего хочу я — ты знаешь. А теперь пойдем! — я целую ее в край губ и увлекаю в комнату. — Наши занятия никто не отменял! Не продвинемся, Женька с нас три шкуры спустит!

Проходит час, два, три… Мы честно отдаемся репетиции — шагам и поддержкам танго. Снова и снова сплетаем руки, смотрим в глаза… Сегодня мы гораздо ближе, чем всегда. Очкастик еще не раскрылась полностью, но держится смелее, и танец постепенно захватывает нас. В какой-то момент мы дурачимся и оказываемся на диване…

— Ой, Вань, кажется, мне пора!

Я с трудом отрываюсь от мягких губ. Не помню, чтобы я когда-нибудь так целовался. Как ошалелый подросток, впервые дорвавшийся до девчонки. Возбуждение звенит в теле, кровь, от желаний и близости Умки, шумит в голове… Мне слишком просто все далось в жизни. Видимо, пришло мое время пройти испытания.

— Да, — соглашаюсь, глядя, как она растерянно ищет очки и приглаживает руками встрепанные волосы. Часто дыша, торопливо застегивает воротник рубашки, которую так и не дала мне расстегнуть.

Когда-нибудь она не уйдет. Сейчас это кажется глупым, но мне хочется, чтобы осталась. Как здорово было бы познакомить ее с братом. С мамой, с Большим Боссом. Она бы им понравилась, не могла не понравиться. Наверняка Очкастик с легкостью бы заморочила голову даже Донгу, а он известный любитель наплести красивых небылиц с три короба. У меня вырывается смешок, когда я представляю с каким лицом любимец Градова, повар-китаец, проглотит эти небылицы обратно, реши вдруг поумничать с Катей. Наверняка она знает историю Китая не хуже его самого. Ей так просто лапши не навешаешь.

Какое-то время мы стоим возле ее дома, не желая заканчивать вечер. Для нас все ново и ярко и расставаться не хочется. В хорошо освещенном дворе жилой высотки «Седьмое небо» толпится молодежь, и Умка снова смущается, но борется с собой и мне удается удержать ее руку в своей.

— Вань, скажи, — голубые глаза внимательно смотрят в мое лицо. — А если бы в тот день в «Трех китах» я не столкнула тебя в фонтан, ты бы меня заметил? Меня? Очкастика? Обратил бы внимание, как на девушку?

Я не задумываюсь. Да и что тут думать.

— Думаю, нет, — отвечаю честно. — Но зачем гадать: что было бы, если я замечаю тебя сейчас? — удивляюсь.

Но она почему-то расстраивается. Хмурится и вздыхает.

— Я так и думала.

Ее вздох мне кажется ерундой, но девушки создания странные и, похоже, Умка не исключение.

— Да ладно тебе, Катя, — я улыбаюсь. — Если бы не фонтан, ты меня тоже вряд ли бы заметила. Случай — он на то и случай, чтобы менять судьбы людей. Здесь и сейчас я с тобой и это главное!

— А если бы ты вдруг узнал, что кто-то, допустим незнакомая тебе девушка, решила тебя в себя влюбить? Ты бы расстроился?

Я улыбаюсь: что за мысли сегодня приходят в голову Очкастику?

— Я бы посмеялся. Это невозможно, Умка! Чувства — это химия. Это что-то выше нас. Они или есть, или их нет. Нельзя за кого-то решить, по ком ему сохнуть. Человек не тумблер, его так просто не переключить простым щелчком.

— Ну, я бы не стала так уж утверждать…

— Да брось! Ты просто не знаешь, а я это вижу в своей семье! Я бы никогда не поверил в подобные глупости! Я знал много девчонок, но только от тебя у меня сносит крышу. — Я притягиваю ее к себе за тонкие запястья, поднимаю их вверх и шепчу у лица. — А я ведь даже не знаю, какая ты без одежды.

Ничего не могу с собой поделать, мне нравится ее дразнить. Умка вспыхивает спичкой, ахает и закрывает лицо руками.

— Воробышек, прекрати!

Теперь ей все равно, кто смотрит на нас, и я могу обнять ее и притянуть к себе.

— А чего, Катя? Мы же не дети. Да, я все время думаю о тебе, физиологию не убить. О тебе, Умка, все остальные мне безразличны.

— Лучше бы не думал, Вань, — слышу неуверенно-горькое. — Боюсь, что я не смогу тебя ничем поразить.

— А вот это я сам решу, сможешь или нет.

— Вань, — она вновь смотрит на меня — то ли грустно, а то ли виновато. В сумерках вечера глаза блестят и точно не разобрать. — А если бы ты узнал, что на тебя поспорили?

— Поспорили? — я удивляюсь. — Как пари?

— Да. Что человек это сделал по глупости и теперь об этом страшно жалеет. Ты бы смог его простить? Человека?

Я напрягаюсь.

— Очкастик, ты меня пугаешь. Неужели кто-то посмел тебя…

— Нет, Ваня! Речь не обо мне.

— Какие-то странные у тебя сегодня вопросы. Это что, для какой-то научной статьи? — догадываюсь.

Она как-то дергано пожимает плечами, пробуя выдавить улыбку.

— Да, что-то типа того. Я хочу узнать, пожалуйста…

— Если для статьи, тогда перестань об этом думать. Нет, я бы не простил, — уверенно отвечаю.

— Но почему? Ведь человек, может, давно раскаялся?

— Может, — соглашаюсь. — Просто есть вещи, которые простить нельзя.

POV Катя

Нельзя, и он прав. Как можно простить подобную глупость? Как можно простить, что кто-то просто взял и стер ластиком твою индивидуальность, превратив в объект для самоутверждения. В реализацию чужих планов и принципов?

Противно и стыдно. А еще тошно, что я оказалась настолько упряма и слепа. Поддалась обиде, сосредоточив мир на кончике своего упрямо вздернутого носа. Ведь Иван и правда для меня был всего лишь объектом спора. Вызовом. Недосягаемым Ванькой Воробышком. Почти неодушевленным любимчиком факультета, в котором за привлекательной внешностью не стоило и искать что-то, похожее на желания или чувства. Из тех, кто окружен всеобщей любовью, как броней.

О чем я думала, когда решила во что бы то ни стало ее пробить?

О себе, вот о ком. Об обиженной девчонке, задетой грубыми насмешками и о своем раздутом эго, но точно не о Воробышке и не о том, что у него есть сердце.

Катя Уфимцева — заучка-ботанша, влюбленная в цифры и формулы. Кем я была для Ивана — одной из тысячи девчонок, вот что заставило меня думать, что таким, как он, не больно. Пусть я хорохорилась и строила планы, пыталась себя убедить, что смогу — глубоко в душе я никогда не верила, что у меня получится привлечь его внимание. Или влюбить. А что еще удивительнее — влюбиться самой. По уши, по самое темечко и до последней дрожащей клеточки.

И сама не заметила, как так вышло?

Господи, да я еще недавно не верила, что это возможно, но у Ваньки получилось меня убедить. Это я, я оказалась готова сомневаться, а ему на самом деле было плевать, что это не Катя из салона стоит перед ним, а я — Очкастик, в кедах, джинсах и с косой. Именно меня он целовал на холме. Именно меня, как сумасшедший, у себя дома. Именно меня щекотал на диване и обнимал, пытаясь раздеть. И ни разу не прятал взгляд.