«Не придёт», — поняла она.

Ей хотелось бежать к нему в кабинет, схватить его за плечи, повернуть к себе и долго вглядываться в его глаза. Но она никуда не пошла. Помоталась по классу, села проверять тетради и неожиданно успокоилась.

«Списывают!» — привычно думала она уже через полчаса, подчёркивая одинаковые ошибки.

Олег вошёл неожиданно.

Этот их последний разговор она помнила смутно. Осталось только странное ощущение, словно они оба говорили, не слыша друг друга. Будто были они разделены толстенной стеклянной стеной, поглощающей звуки их голосов.

Она всё время ждала, что Олег что-то объяснит, как-то оправдается, но тот говорил о чём-то совершенно постороннем, не важном для неё сейчас. Правда, позже, ей стало казаться, что и он пытался сказать ей что-то важное, но она так его и не услышала.

— Я ухожу!

— А я?

— Ну и ты со мной.

Эта последняя фраза почему-то вызвала у Ольги волну глухого раздражения.

«Что это за «ну»? В смысле, «так и быть», или «ну», как лошадь погоняют? Он, вообще, думает о ком-нибудь, кроме себя? У меня каждая копейка на счету… Хоть бы раз поинтересовался, как я живу! Долги, которые по его милости наделала, никак отдать не могу. А он: «Ну!». Да он вообще понимать ничего не хочет, кроме своих закидонов! А у меня мать!

— Куда я пойду, Олег? Как?

«Да и с кем? — продолжила она мысленно. — Ты, вон, даже сейчас на девочек кидаешься… Кто я тебе? Никто! «Я тебя люблю! Я тебя люблю!» А дальше что? Ничего! Ты, вон, и Малышеву любишь!

— Олег, я останусь. Мне некуда уходить. Да и дети, как они без учителя? Ты уйдёшь, я уйду… Кто их учить будет?

— Я всё понял, — сказал Олег и пошёл к двери.

«Ну что ты понял? Что? — думала она вслед уходящему Олегу. — Ничего ты не понял!»

Первые дни после этого разговора она ходила сама не своя, всё валилось из рук, срывалась на крик на мать, на детей. Когда обнаружила, что мать зачем-то взялась иногда отключать телефон, закатила скандал, чуть не убила её. И всё ждала, что он позвонит, что встретит. Выходя с работы и не находя его у школьного крыльца, спешила через парк, думая почему-то, что он ждёт её там. Олега не было, он не позвонил, не встретил.

На работе Ольга смутно ощущала какое-то настороженно-ожидающее отношение к себе со стороны окружающих, будто все ждали от неё какого-то поступка. Но какого именно, она не понимала, ей даже казалось, что разные люди ждут от неё совершенно разного.

— А вы, значит, остались, — задумчиво произнесла встретившаяся ей как-то в коридоре Инна Егоровна. — Ну-ну… — и пошла дальше.

Через две недели Ольга не выдержала и сама позвонила Олегу. «Может, ему просто стыдно звонить. Ну не могло у него быть серьёзно с этой Малышевой, теперь, может, кается, — думала она, — или наоборот, ему обидно, что я поверила в эти сплетни и он ждёт моего звонка».

Трубку сняли быстро, но вместо Олега ответил приятный женский голос, так что Ольга в первый момент просто онемела. «Женщина! Откуда! — мелькало у неё в голове. — Откуда там женщина? Ах, да! Родители вернулись».

— Будьте добры Олега Дмитриевича.

— Олега? А он уехал, видимо, довольно надолго. Ему что-нибудь передать?

— Спасибо, не нужно…

«Уехал, — вертелось у Ольги в голове, — уехал».

Кажется, на следующий день к ней подошла Анна Абрамовна и спросила, не возьмётся ли она позаниматься с двумя девушками-десятиклассницами.

— Но я же не работаю в десятом.

— Ну и что? Родители обратились ко мне с просьбой найти им хорошего педагога-математика для индивидуальных занятий, и я сразу подумала о вас. Вы молоды, вам проще наладить контакт с детьми, да и проявили вы себя как грамотный педагог. Кстати, мы считаем, что в апреле вас нужно аттестовать на вторую категорию. Это сразу двенадцатый разряд. Ну что, возьмёте детей?

— Конечно, спасибо! — ответила Ольга. Деньги ей были очень кстати.

В апреле, под бурное таяние снега, под щебетание птиц, под проблески первой зелени среди бурой прошлогодней пожухлости, согретая ярко распахнутыми лучами весеннего солнца, Ольга будто оттаяла сама. В открытое окно класса теперь врывался пьянящий воздух весны, притупляя мысли и будоража чувства, призывая любить и делать глупости. Дети, ошалевшие от этого праздника жизни, нагрянувшего после муторной зимы, учились с трудом — никак не могли сосредоточиться на скучных буковках и цифрах. На уроках легко отвлекались, долго не могли успокоиться, сосредоточиться. Девчонки, даже из Ольгиного 6-го класса запестрели короткими юбчонками, засверкали из-под них коленками. И только тоскливые ботаны продолжали уныло получать пятёрки.

Ольга тоже сбросила надоевший за зиму деловой костюм, заношенный ею уже до неприличия, надела белую водолазку и коричневую короткую юбку с пояском.

С деньгами стало легче. Прибавили зарплаты бюджетникам, хотя и немного, но всё же, да и ученики за частные уроки платили исправно, так что она даже смогла наконец отдать долг Викиному отцу и отложить две тысячи для Стаса. Она всё оттягивала возвращение ему долга. Нет, не потому, что денег было жалко, не из-за сцены при последней встрече, в конце концов, каждой женщине приятно, когда от неё теряют голову, а просто почему-то не решалась набрать его номер.

Но однажды, в субботу, выспавшись после рабочей недели, она, как обычно, сходила на рынок, переделала кое-какие домашние дела и устроилась в своём любимом кресле, поджав ноги и обняв плюшевого медвежонка. За окном безумствовало солнце. Мать закрылась в своей комнате. В последнее время она, словно всё дальше и дальше, уходила в какой-то свой, понятный только ей мир. Выглянув из этого странного мира, она с удивлением, не узнавая, смотрела на Ольгу, спрашивала: «А где моя дочь?» Или вдруг начинала рассказывать, какой у неё чудесный муж, вот только он всё время на работе, какая милая дочурка. Дочка, правда, сейчас в школе, но скоро вернётся. Ольга иногда слушала и поддакивала, иногда, устав за день, резко обрывала её, и тогда мать обиженно скрывалась у себя. Последнее Ольгу устраивало даже больше.

Ольга сидела в кресле, трепала за ухо медвежонка и не понимала, что с ней. Хотелось то ли плакать, то ли смеяться, то ли бежать куда-то. Мысли об Олеге она давно научилась загонять в самый дальний уголок своего сознания, отгораживаясь от них, защищая себя и свой покой.

«Надо Стасу деньги отдать, — неожиданно подумала она. — Неудобно, уже почти четыре месяца прошло, а обещала через месяц-два. Нехорошо!» — словно уговаривая кого-то, повторила она и сняла трубку телефона.

У Стаса всё было по-старому. Она хотела отдать деньги и уйти, но почему-то осталась выпить кофе. Кофе был скверный, но полбутылки орехового ликёра спасли положение.

Ольга раскраснелась, громко смеялась над шутками Стаса, часто откидывала голову назад, поправляла волосы, при этом грудь четче прорисовывалась под тонким свитером. Потом она взялась наводить порядок в единственной комнате, помахала немного веником, вымела из-под кровати распечатанную пачку презервативов и, с хохотом размахивая ею, носилась по комнате, пока Стас не поймал её и не повалил на так и не убранную кровать.