— Здесь были аборигены, — произнес Джеймс, когда все они благополучно выбрались на пляж. Он указал на обугленные остатки костра и множество рыбьих костей.

— Ну сейчас их здесь нет, — сказал Уилл, тщательно осматривая бухту. — И потом, я достаточно знаю их язык, чтобы сказать им, что мы не замышляем ничего дурного.

Дождь перестал, снова вышло солнце, и Мэри гонялась за Шарлоттой по пляжу, смеясь от радости, которая переполняла ее при мысли о том, что они проведут эту ночь на суше. Там был ручей со свежей водой, которой они наполнили бочку и умыли лица, успевшие покрыться соленой коркой, а Мэри нашла растение, напоминавшее капусту. Уилл, Билл и Джеймс доставали невод, Уильям разводил огонь, Сэмюэль Берд и Нат собирали дрова, а Сэм Брум и Джейми Кокс сделали примитивный навес под деревьями.

Рыбалка была удачной, мужчины вернулись с большим количеством серой форели. Они взяли немного риса из своих запасов, добавили листья «капусты» и устроили настоящий пир.

— Если бы здесь было пиво и парочка пышногрудых девок, я мог бы сказать, что я счастлив, — заявил Джеймс, растянувшись на песке после еды.

Мэри захихикала. Раньше она не всегда одобряла поступки Джеймса, но теперь все больше ценила его. Ее согревал его оптимизм, и было так приятно коротать время, слушая его рассказы. Мэри всегда считала, что у него невзрачный вид: костлявое перекошенное лицо, большие уши и нос, и толстые темные брови, сросшиеся на переносице. По словам матери, это верный признак того, что человека ждет виселица, и, вероятно, так оно и было, потому что Джеймс находился на волоске от смерти. Но его непривлекательная внешность с лихвой компенсировалась его обаянием. Мэри уже больше не удивляло то, что так много женщин в колонии охотились за ним.

В ту ночь они все хорошо выспались, прижавшись друг к другу в своем убежище рядом с костром. Мэри лежала и ждала, когда придет сон, Уилл прижался к ее спине, а дети устроились между ней и Сэмом. Она наслаждалась теплом и сытостью и была невероятно счастлива. Мэри не просто освободилась от ненавистной колонии: что-то освободилось внутри нее.

Ребенком она всегда жалела, что не родилась мальчишкой, потому что хотела ходить на рыбалку, лазить по скалам и попадать в приключения. Девочкам же приходилось отказываться от всего этого. Они должны были подражать своим матерям и мечтать о том, чтобы вырасти и найти себе мужа. Мэри предполагала, что когда она уедет в Плимут, то станет свободнее, но этого, конечно же, не произошло. Все эти годы, с тех пор как ее посадили в тюрьму, ей приходилось признавать превосходство мужчин, чтобы выжить. Но сейчас она была вместе с восемью мужчинами и знала в глубине души, что в ближайшие недели они будут зависеть от нее. Мэри уже чувствовала, как они ею восхищаются. Она видела по их глазам и по манере обращения с нею, что они знали: план побега разрабатывала она, как бы громко Уилл не утверждал обратное. Когда настанет ее очередь править лодкой, они поймут, что она умеет это делать почти так же хорошо, как Уилл.

Но ее главным преимуществом было ее страстное желание добраться до Купанга. Мужчины, возможно, тоже хотели этого, но их стремление нельзя сравнить с той мощной мотивацией, которая управляла поступками Мэри. Этой мотивацией были ее дети, и она собиралась бороться с любыми трудностями, отчаянно рисковать, чтобы выжить и оказаться в безопасности. Мэри прикрыла рукой сразу обоих, Эммануэля и Шарлотту, и тепло их маленьких тел успокоило ее и добавило ей решительности.

— Сколько мы уже плывем, Уилл? — спросил Нат Лилли уставшим и севшим голосом. Он уже не походил на ангела. Его когда-то золотые волосы потускнели и высохли от соли, а нежная кожа была покрыта волдырями. — Впечатление такое, что прошел уже целый год.

Уилл вел судовой журнал, в который он старательно через день все записывал, и, если бы не он, никто бы не знал, какой сегодня день и даже месяц.

— Уже за месяц перевалило, — ответил Уилл, с силой налегая на весла, потому что весь день ветер был слабым. — Сегодня второе апреля.

— И сколько же нам еще плыть вдоль побережья? — спросил Нат, кривя презрительно губы и глядя на берег. Не прошло и часа, как он заметил, что сколько бы они ни плыли, все вокруг выглядело одинаково.

— Не задавай мне таких идиотских вопросов, — ответил Уилл раздраженно. — Откуда мне знать, ведь карт нет.

— Ну здесь ведь уже плыл кто-то, и он должен знать, тысяча здесь миль или пять тысяч, — сказал Нат угрюмо.

— Должен-то должен, но забыл об этом рассказать, — ответил Уилл кратко. — Ну-ка, заткните рты и гребите быстрее.

Мэри была у руля, Эммануэль сидел у нее на коленях, а Шарлотта в ее ногах играла с куклой, которую Джеймс сделал из веревки. Мэри слышала разговор между Натом и Уиллом так же, как слышала уже много раз вопросы о том, какое точное расстояние до Купанга. Они все нуждались в отдыхе, и она изо всех сил надеялась, что они скоро найдут место, где смогут переждать пару дней.

Со дня их первой остановки в бухте, которую они назвали бухтой Удачи, они взяли себе за правило: пару дней плыть, потом два дня отдыхать, если попадется какое-нибудь подходящее место с пресной водой. Пока они плыли, напряжение нарастало: они были жесткими, холодными и резкими друг с другом. Но как только они ступали на сушу, отрицательные эмоции, казалось, исчезали.

Уилл все больше беспокоился по поводу лодки, потому что она стала давать сильную течь. А Уильям Мортон обратил их внимание на муссоны и сказал, что, по его мнению, он один думает наперед. На лодке, возможно, прекрасно плавать в Сиднейском заливе, но она не предназначена для долгого путешествия с таким количеством людей на борту.

Позже в тот же день они зашли в большой залив, такой же красивый, как и Сиднейский, и все тут же повеселели.

— Нам нужно вытащить лодку из воды и законопатить ее швы, — сказал Уилл, затем посмотрел на Мэри и добавил: — А ты можешь выстирать всем нам одежду, девочка моя.

Мэри укололи его слова, но она ничего не сказала в ответ. Она в любом случае выстирала бы всем одежду, но такими приказаниями Уилл пытался поставить ее на место.

Она хорошо знала, что с ним происходило: он терял бодрость духа. Мужчины перестали хвалить его за то, что он их вывез, А еще, возможно, он размышлял, что, если бы не побег, его срок уже подошел бы к концу. И конечно, он был обеспокоен, сможет ли лодка выдержать до Купанга.

Мэри подумала, что Уилл, наверное, мечтал, чтобы кто-нибудь предложил остаться до конца зимы в таком заливе, как этот. Но сам бы он не произнес этого, боясь показаться трусом. А еще ему не нравилось, как мужчины обращались с его женой.

Все началось примерно через неделю после отплытия, когда Джеймс занозил себе руку веслом. Мэри достала занозу, и он все время называл ее «мама Мэри». С тех пор каждый раз, когда что-то происходило, они спрашивали ее мнение. Для Мэри это казалось вполне понятным: в конце концов, она единственная женщина среди них, и у нее было достаточно знаний в области медицины, которые она почерпнула на «Шарлотте» и в колонии благодаря хирургу Уайту. Но Уилл, похоже, думал, что это происходило потому, что они имели на нее виды.