Самое худшее, что я не знал, кто за мной следит. Люди Сезера? Копы? Хорошо, если это все-таки копы, как я объясню им свои передвижения? Ведь ясно же, что моя подворотня это совсем не набережная Сен-Мартен, где я якобы прогуливаюсь по ночам. Признаться: «Ну да, у меня я действительно есть работа» — и тешить себя надеждой, что они не найдут ничего противозаконного в том, что творится внизу?

Этот, сценарий ты будешь отрабатывать, когда тебя арестуют. И возможно, арест — самый безопасный вариант в сложившейся ситуации.

Но арест означает одно — признание моей вины, уж, лучше держаться до конца, а потом получить паспорт и исчезнуть из города.

Ты мог бы купить фальшивые документы… и уже завтра быть где угодно.

И до конца своих дней быть в бегах? Никогда не увидеть свою дочь? Всю жизнь оглядываться через плечо?

Ты и так никогда не увидишь свою дочь. И ты всегда будешь оглядываться через плечо… пока не убьешь мужа Янны.

Упс, наплел какую-то мелодраму. Если бы мне удалое сбежать в Штаты…

Ты все равно не будешь чувствовать себя в безопасности. Избавься от него.

Заткнись.

Ты знаешь, что можешь это сделать.

Как-бы не так! Омара заставили замолчать, но его грязный маленький секрет — которым он пытался шантажировать меня — все равно стал известен мужу Янны. Так что, убив Недима, мне придется убивать и Сезера, и качка, и Бороду… поскольку каждый из них мог навсегда заткнуть мне рот.

К утру мой мозг был истощен. Я чувствовал себя так, будто я накачался декседрином или еще каким наркотиком. Пока я спускался по лестнице к выходу, мне казалось, что бетонный пол подо мной расплывается и приобретает какую-то странную подвижность, словно образуя вокруг меня некое новое измерение. Я крепче прижал биту, как часовой на посту держит ружье. Алжирец в булочной испуганно покосился на меня.

— Это всего лишь мера предосторожности, — успокоил я его, показывая на биту. — Самооборона на случай нападения.

— Monsieur, pains аиchocolat, соттеd’habitude?[143]— спросил он.

— Увидишь их — скажи, что я был капитаном бейсбольной команды в школе, так что умею обращаться с этой штукой…

— Monsieur, пожалуйста. Не надо…

Только тут до меня дошло, что я размахиваю битой и к тому же говорю по-английски.

— Извини, извини… — Я поспешил перейти на французский. — Очень устал. Очень…

— Нет проблем, сэр, — сказал алжирец, укладывая круассаны в пакет.

— Даже не знаю, что на меня нашло…

— С вас два евро, сэр.

Я швырнул на прилавок пятерку, взял пакет и пошел к выходу.

— Вы не хотите взять сдачу?

— Я хочу спать.

Мне показалось, что в моем голосе звучало легкое безумие. Как бы то ни было, я знал, что после восьми часов сна все должно наладиться.

Но на самом деле стало еще хуже…

Покинув булочную, я свернул за угол, вышел на улицу де Паради, дошел до своего дома, набрал код и поднялся на свой этаж. Туалет все еще был опечатан полицией, и, чтобы справить нужду, мне пришлось подняться на этаж выше. Потом я спустился, открыл дверь своей комнаты, поставил биту к стене, разделся, залез под одеяло и… проснулся от громкого стука в дверь.

Я заморгал и посмотрел на будильник: 6:23 утра. Выходит, я спал минут десять…

— Откройте, полиция!

Снова стук в дверь. Мне захотелось сыграть в дурачка и притвориться спящим, в надежде, что они уйдут.

— Эй, открывайте, полиция!

Я уже собирался что-то сказать, но дверь распахнул и в комнату ворвались копы. Они заставили меня натянуть джинсы, куртку, заломили мне руки за спину, надели наручники и вывели на улицу, где нас поджидала полицейская машина.

Через пять минут я сидел в кабинете инспектора Леклерка в commissariat de police Десятого округа. Одно мое запястье было приковано к металлическому стулу, на который меня усадили… а сам стул был прибит к полу. Поскольку убежать я не мог, меня оставили одного.

Минут через двадцать пришел Леклерк, держа в руке мою бейсбольную биту.

— Доброе утро, мсье Рикс, — сказал он, усаживаясь за стол. — Полагаю, вы знаете, что это такое?

— Почему я здесь? — спросил я.

— Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.

— Это бейсбольная бита.

— Очень хорошо. И я полагаю, вам также известно, что мы нашли эту биту в вашей chamhre.

— Разве вы имеете право обыскивать чье-либо жилище без ордера?

— Ответьте на вопрос, monsieur. Это ваша бита?

— Я не буду отвечать ни на какие вопросы, пока не узнаю почему я здесь.

— Вы не знаете, почему вы здесь? — спросил он, вглядываясь в мое лицо.

— Понятия не имею.

— Вы знакомы с мсье Аттани?

— Никогда не слышал этого имени.

— Он держит бар на улице де Паради — бар, где вас не раз видели среди посетителей.

Я напрягся. Леклерк это заметил.

— Вы знаете его жену, мадам Янну Аттани?

Я почувствовал, как на лбу выступил пот.

— Могу ли я расценивать ваше молчание как…

— Я знаю ее, — сказал я.

— Тогда вы должны знать и мсье Аттани?

— Мы не были официально представлены друг другу.

— Ну, к чему так высокопарно… На самом деле, говорят, вы были близко знакомы с его женой… И вроде бы мсье Аттани стало известно о вашем близком знакомстве, когда он вернулся из Турции? И еще говорят, будто он лично заявил, что собирается убить вас. Итак… вы были в курсе этих угроз?

Я счел за лучшее промолчать.

— Нам необходимо знать, где вы были прошлой ночью.

— Зачем?

— У нас есть основания полагать, что вы напали на мсье Аттани с этой битой.

— На него напали?

— Сейчас он в госпитале, и врачи борются за его жизнь.

— О боже…

— Ну, ну, не актерствуйте. Ведь совершенно очевидно, что это вы покушались на него.

— Я не делал этого…

— У вас был мотив — он угрожал убить вас. Возможно, вы были настолько влюблены в его жену…

— Я не…

— Но мы нашли орудие, которым ему размозжили голову…

— Ему размозжили голову?

— Он в реанимации с черепно-мозговой травмой. Кроме того у него разбито лицо и переломаны коленные чашечки. Его мозг мертв, и он едва ли выживет. Увечья был нанесены тяжелым закругленным предметом вроде бейсбольной биты.