– Гор! – едва могла произнести она взволнованным голосом.

Гор безмолвно обнял ее и прижал к своей груди; счастье и горе, наполнявшие его душу, сковывали уста, и Аснат безмолвно склонялась головой на плечо своего бывшего жениха. Гор оправился первый, подвел ее к скамейке и усадил рядом с собой.

– Спасибо, что пришла, моя возлюбленная! Радость свидания с тобой придаст мне мужества на время разлуки и ожидания. Скажи, ты не забыла, любишь еще меня?

– Я сдержала свое слово, Гор! – прошептала Аснат. – Ни разу еще не сказала я этому человеку: «люблю тебя».

Гор наклонился и испытующим безмолвным взглядом заглянул ей в глаза.

– Благодарю тебя! Скажи же мне, Аснат, как сложилась твоя семейная жизнь? Ты счастлива?

– Нет, я несчастлива, – ответила она, разражаясь вдруг рыданьями. – Я чужая в собственном доме и живу под вечным гнетом; Иосэф ненавидит всех моих и даже бесчестит Армаиса позорным браком.

При воспоминании о последней ссоре с мужем ее охватила прежняя к нему злоба, проснулось желание оскорбить, заставить его мучиться и, встретив открытый, любящий взгляд своего бывшего жениха, ей показалось, что только он один мог дать ей спокойное счастье и то душевное равновесие, которого недоставало в ее отношениях к Иосэфу.

– Да, Гор, тебя, и только одного тебя, люблю я. С тобой я утратила и свое счастье! – воскликнула она, бросаясь к нему на шею.

В радости он прижал ее к себе.

– Надейся, Аснат! Хотя освобождение и не идет так скоро, как бы нам того хотелось, но час его все же приближается. Лишь только чудовище, угнетающее Египет, будет свержено, как ты, подобно лучу Ра, осветишь мой опустелый дом. А теперь успокойся; слезы твои, которых мне не осушить, разрывают мое сердце.

Чтобы развлечь Аснат, он стал рассказывать все, что пережил за эти годы, пока, наконец, их разговор не был прерван жрецами, собравшимися на тайное совещание и напомнившими молодой женщине, что ей пора уходить, дабы своим долгим отсутствием не возбудить подозрений. После короткого, но теплого прощания Аснат тем же порядком проводили до носилок.

Это свидание оставило странное впечатление в ее душе. Когда Аснат уже совсем успокоилась, то пришла к убеждению, что в ее чувстве к Гору что-то изменилось. Она его любила, конечно, всей душой; он ей казался олицетворением мирного счастья, но все же, к своему ужасу, она не могла не сознаться, что в нем не было того невыразимого очарования, которое навевал на нее Иосэф, несмотря на бури и несогласия их семейной жизни.

Известие о помолвке Сераг вызвало общее удивление; ледяное равнодушие Армаиса бросилось в глаза, подтверждая носившиеся в обществе слухи, что брак со стороны жениха вынужденный. Потифар и Ранофрит были глубоко огорчены; для Потифэры это известие было таким ударом, что, когда ему сообщили его, он лишился чувств; но обморок этот был единственным выказанным им признаком неудовольствия. С виду он оставался спокойным, только дольше обыкновенного запирался в святилище и казался мрачным и сосредоточенным.

Иосэф торопил со свадьбой, которую, видимо хотел отпраздновать с царской пышностью, судя по приготовлениям во дворце и приданому, назначенному невесте.

Отношения обрученных были в высшей степени натянуты и тяжелы. С внешней стороны Армаис был безупречен, исполнял все обязанности жениха: присылал цветы и подарки, приготовлял свой дом и навещал невесту, но старательно избегал оставаться с ней наедине и никогда не переступал границ холодной вежливости, с трудом скрывая свое отвращение, когда она брала его за руку или обнимала его, пользуясь минутой уединения. Напротив, Сераг, страстная по натуре, теперь безумно влюбилась в своего красавца-жениха, и прежде ей нравившегося. Не умея владеть собой и скрывать собственные чувства, она бесилась, видя холодность Армаиса и не понимая, по умственному своему убожеству, какие причины могли внушать ему отвращение к ней.

Потифэра приехал накануне свадьбы; оставшись с отцом наедине, Армаис дал волю своему отчаянию; предстоявшая ему жизнь, казалось, превышала его силы.

– Успокойся, сын мой, и не теряй надежды на милосердие богов. С вечера до утра может случиться многое! – сказал Верховный жрец, сопровождая слова свои таким страшным взглядом, от которого Армаис вздрогнул и смутился, но не посмел его расспрашивать.

Вечером пришла Аснат; озабоченность Потифэры была так очевидна; такой мрачный, грозный огонь горел в его глазах, что она уехала расстроенная. В первый раз ей было страшно с отцом.

Проведя бессонную, томительную ночь, Аснат на утро еще ворочалась в постели, как вдруг до ее слуха донесся отдаленный шум. Она с испугом стала прислушиваться и убедилась, что шум растет; слышались ясно крики и вопли. Она разбудила Иосэфа, который вскочил, пораженный, но успокоил ее, обещая прийти сказать ей, как только узнает сам, в чем дело. Пибизи с испугом объявил Адону, что в покоях благородной Сераг творится что-то неладное; ее служанки подняли тревогу, а что у них случилось, – никто не знает.

Охваченный дурным предчувствием, Иосэф пошел в покои племянницы. Женщины в разодранных одеждах, с помертвелыми от страха лицами, толпились у входа, испуская раздирающие душу пронзительные вопли, разносившиеся по всему дворцу. При виде Иосэфа они, как безумные, кинулись к его ногам, крича: «Смилуйся над нами, господин, мы не виноваты!» Сердито отстранив их, он вошел и, не обращая внимания на служанок, катавшихся с воплями по полу, приблизился к постели. При первом взгляде на Сераг, неподвижно лежавшую с выражением безумного ужаса на сине-багровом лице, Иосэф с испугом отшатнулся; вокруг шеи девушки обвилась змея, и черная рана на шее объясняла случившееся.

Оправившись от изумления, Иосэф наклонился к мертвой и в тот же момент змея подняла голову и зашипела. Его охватила внутренняя слабость и по телу пробежала дрожь; ему почудилось, что перед ним снова ужасные глаза незримого врага, – той таинственной змеи, которую некогда он победил духом и плотью. Побледнев, как полотно его туники, Иосэф в ужасе попятился и задыхающимся голосом крикнул: «Убить чудовище!»

Словно и змея поняла этот приказ и раньше, чем кто-либо из оробевших слуг успел приблизиться, она развернулась, проползла по остывшей груди Сераг и исчезла в складках ее смертного ложа.

Мрачный и сердитый вернулся Иосэф в свою опочивальню, где испуганная и расстроенная Аснат слушала уже несвязный рассказ служанки.

– Правда это? Возможно ли, чтобы Сераг умерла? – спросила она тревожно мужа.

– Да; очевидно, боги Гелиополя чрезвычайно благосклонны к твоему брату, избавив его от немилой жены! – ответил он насмешливо; затем взял из-под подушки свою печать и вышел из комнаты.

Как только Аснат собралась с духом, она тотчас написала брату, извещая его о случавшемся. Армаис всю ночь не смыкал глаз и утром снова пошел к отцу; к своему удивлению, он нашел его спящим и на тревожные вопросы о его здоровье Верховный жрец отвечал ему, что он бодрствовал всю ночь. Оба замолчали и Армаис уже собирался идти одеваться к печальной для него церемонии, как ему принесли таблички сестры. Едва он заглянул в них, как, ошеломленный, опустился на стул.