Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если хочешь сделать мне подарок, то поехали в простой гипермаркет. Тут мне, если честно, даже стыдно ходить…
— Это почему это?
— Потому что я не совсем соответствую… Видно же…
— Глупая… — Саша взял меня за руку, кивнул в сторону небольшого ресторанчика и повел к уютному столику, стоящему в самом углу. Запомнил, что я люблю именно угловые и дальние столики… — давай так. Мы с тобой еще немного здесь походим, посмотрим, а потом поедем домой. Дома ты все хорошенько обдумаешь, и если захочешь, то завтра я отвезу тебя в твой гипермаркет… Хорошо?
Я лишь кивнула в ответ, застыв на месте, когда увидела стоимость салата “Цезарь”… Да что ж такое-то… Ну, все же в ресторане платит мужчина, но я не думаю, что еще когда-нибудь приду в это место. Не для моего кармана…
Мы мило беседовали друг с другом, Саша рассказывал про свою поездку в Австрию, потом тема постепенно коснулась Виктора и Маши и я узнала, что его брат то и дело липнет к животу своей жены. Срок маленький, еще ничего не видно, но он уже пытается что-то в нем расслышать. Это так мило… Это до ужаса мило!
На этот раз Александр почему-то сел не напротив меня, как раньше, а рядышком. Он продолжал держать меня за руку, чем сильно смутил, а в моем положении скрывать эмоции было очень трудно.
— Смущаю? — он хмыкнул, заглянув мне в глаза.
— Д-да… — призналась я, немного глотнув горячего чая, — со мной что-то не так? Ты просто очень пристально смотришь…
— Я просто соскучился…
Он продолжил смотреть, а я чувствовала, как мои уши постепенно наливаются краской. Словно подросток, честное слово.
— Ты говоришь очень смущающие вещи, — буркнула я, неосознанно надув при этом свои щеки.
Александр тут же рассмеялся, закрыл рукой глаза, пытаясь сдержать хохот.
— Боже, ты правда как панда. Большая такая, огромная беременная панда с щечками…
— Такое чувство, что ты таким образом заменяешь очень короткое слово “корова” — Я правда обиделась. Не знаю, что именно меня задело, но что-то определенно затронуло тонкие нити моей беременной души.
— Даша, ты чего? Какая корова? С ума сош… со… Да-аш… — но меня было не остановить. Одна единственная скупая слеза неприятное прокатилась по щеке. Я сама не ожидала от себя подобной реакции, постаралась успокоиться, смотрела на то, как удивился Александр, а потом он внезапно очень серьезно произнес:
— Тебе очень идет быть такой пузатой, Даш. Я же не хотел тебя обидеть.
— Да я знаю! Это все гормоны… Вчера я плакала, когда резала огурец… Я просто представила, как его такого зеленого, бедного оторвали от семьи… Кинули, а потом он попал ко мне, и я его съела… Ужас же!
Мужчина уже не мог сдерживать хохот, он откровенно ржал, явно потешаясь надо мной, но все, что я сказала, было чистой правдой. К концу третьего триместра у меня откровенно начала ехать крыша! Я могла расплакаться совершенно по любому поводу! Причем не важно, рада я в этот момент, или чем-то опечалена, реакция одна — слезы. Я постоянно хотела спать. Спать и есть, а еще принимать ванну. К сожалению, насладиться чтением книг мне было не дано, потому что долгое нахождение в кровати приводило лишь к одному — к боли в спине.
— Даша, прости, но ты правда сейчас очень мило выглядишь, — в конце концов он смог успокоиться, запив свой безудержный смех чашечкой эспрессо. — И не надо плакать, потому что это тоже мило…
Внезапно он прикоснулся к моей щеке кончиками пальцев, смахнул одинокую слезу. Кожа его рук оказалась грубой, шероховатой, сама ладонь теплой и в какой-то степени мягкой… Очень приятной… Но самое главное — это его запах. Мед… Молоко и мед — да, это аромат его кожи, однозначно.
— Я не специально, — тихонько повторила я, но в тоже время не отодвинулась от мужчины.
Мы замерли, пристально смотрели друг другу в глаза и оба чего-то ждали. Он проводил кончиками пальцев по щеке, затем направил ладонь к шее. С его губ исчезла улыбка, он больше не смеялся и словно сам не понимал, что делает…
— А спинку погладишь? — я просто хотела нарушить молчание, но мужчина все принял серьезно. Его рука мягко легла мне на плечи и стала очень нежно опускаться все ниже, к талии. Прикосновения теплые, уверенные, медленные. Он продолжал меня гладить, прекрасно видя, как сильно мне это нравится. От удовольствия хотелось мурчать, я невольно закрыла глаза и…
Грубый, резкий поцелуй в губы, от которого внутри все мгновенно вспыхнуло. Сердце заколотилось с бешеной силой, а перед глазами из-за ярких эмоций все потемнело. Он продолжал страстно целовать, запустил руку мне в волосы, не отрываясь от губ, а затем внезапно замер…
Прошло лишь мгновение, а казалось целая вечность. Он продолжал держать меня за руку, тяжело дышал и молчал…
— Еще… — прошептала я, надеясь, что не ошиблась и…
Он вновь приблизился, но на этот раз очень медленно, еле заметно… Прикосновения мягкие, наполненные нежностью и лаской. Я видела, что он еле сдерживается, что пытается сохранить меру приличия, учитывая то, что мы находились в общественном месте.
— Прости, — он шептал эти слова у самого уха, — я не сдержался. Хотел после того, как ты уже родишь, но… Но не сдержался…
Я ничего не ответила, с большим удовольствием отвечая на поцелуй. В моей голове будто тысячи фейерверков взорвались, причем одновременно. Я не понимала слов, не различала звуков, но чувствовала, как сбилось дыхание, как подкосились ноги, и закружилась голова, как внутри все воспламенилось и желание быть рядом с этим человеком, затравленное почти до основания, разгорелось с новой силой.
Он обнял меня, прижал к себе и больше мы не разговаривали. Просто молчали вдвоем, он вдыхал запах моих волос, мягко поглаживал по спине и был сильно обеспокоен…
— Расскажи лучше, — когда счет был оплачен и мы вышли из ресторана, я все же не выдержала, — лучше сразу все расскажи, я же вижу… Вижу, что ты… ты в ужасе…
— Я не в ужасе, просто я опасаюсь. Садись в машину…
Я послушно устроилась на заднем сидении, чувствуя, что если он не начнет говорить, то от волнения я рожу прямо здесь и сейчас.
— Саша…
— Я боюсь подвести. Скоро родится дочка, твоя дочка, а я впервые в своей жизни понимаю, что тоже хочу это все увидеть… Нет, не в смысле родов, а… просто хочу быть рядом с тобой… Я не испытывал подобного к Игорю, а он мой родной