А такие эмоции просто так не проходят бесследно. И знаешь, что еще?

— Что? — Преображенский замер у самого входа.

— Я не хочу совершать ошибку, о которой потом буду жалеть. Даже если я по какой-то непонятной мне причине смогу его простить и вновь начну жить с ним, я каждый божий день буду представлять его с другой. Я буду ревновать к каждому столбу, и злиться до потери пульса, напридумаю себе армию любовниц и постепенно уничтожу себя изнутри. Ну уж нет, я не хочу себе такой жизни. Поэтому никаких Дмитриев в моей жизни.

— Но что ты будешь делать, если любовь вернется?

— Саша, — я не выдержала, мои руки сами взлетели к его лицу, ладони мягко обхватили щеки, из-за чего мужчина неожиданно дернулся, но, тем не менее, не ушел в сторону, — настоящая любовь не возвращается, потому что она не уходит. Все остальное — банальный комфорт и знание мелочей. Не более того.

И это то, что я знаю наверняка, это то, что я уже не первый день повторяю в своих мыслях словно мантру — настоящая любовь не уходит и уж тем более не возвращается.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ну как же так-то! Весенняя обувь казалась самым настоящим адом. После свадьбы Марии и Виктора прошло несколько месяцев, на дворе благополучно наступила весна, а мой срок подошел к восьми месяцам ровно. Март подкрался незаметно, до родов всего тридцать дней, а я уже не могу застегнуть эти чертовы сапоги!

— Даш, — в телефонной трубке прозвучал обеспокоенный голос, — мне подняться? Все в порядке?

— Я пытаюсь обувь застегнуть, подожди, пожалуйста…

Из-за изменившегося тела я постоянно везде опаздывала, так как до сих пор не могла привыкнуть к своей неповоротливости. Организм менялся, перестраивался, часто возникали резкие, внезапные боли в ногах, в суставах и самое главное — в голове. И это я молчу про ночную изжогу, когда от боли хочется рыдать и запить все литром разведенной соды. Именно в такие моменты я ощущала себя драконом-инвалидом и все бы ничего, если бы не одно большое “но”. Мой живот. Он огромен. Очень большой объем околоплодных вод, плюс вес дочки судя по примерным подсчетам почти четыре килограмма… И это еще не предел, но именно из-за этого я банально не вижу ног! Я реально не могу наклониться так, чтобы спокойно застегнуть обувь… Да что же это такое!

По щекам предательски потекли слезы, все тело мгновенно покрылось испариной, и затряслись руки — эмоции стало сдерживать с каждым днем все труднее.

— Открывай! Что там у тебя случилось? — все же Преображенский не выдержал и поднялся из машины ко мне. Открыв ему дверь, я хлюпала носом, печально держала в руках сапог и чувствовала себя очень большим печальным комочком грусти, — ты что, арбуз проглотила, пока я в командировке был?

Александр застыл в дверях с открытым ртом. Он смотрел на мой огромный живот, и как раз в этот момент Марианна решила растянуться — ножки в одну сторону, ручки в другую…

— Ой. О-ой… — перед глазами все резко потемнело от внезапной сильной боли. Я тут же села на тумбу в коридоре и схватилась за живот, стараясь не ругаться на чем свет стоит. В последние дни я только и делала, что бранилась, причем очень жестко, как обычно пьяные сапожники делают. — она из меня отбивную делает…

— Я сквозь твою кофту вижу ее пятку! — Александр тут же подбежал и вместо того, чтобы помочь, решил почесать малышку за видимую часть ножки. — ничего себе! И правда пятка! Прости… я не удержался… Просто реально как в фильме “Чужой”… Давай свои ноги, мамочка!

Я продолжала грустно хлюпать носом, пытаясь побороть желание расплакаться из-за собственной беспомощности и дикой радости за то, что Саша рядом.

— Са-аш…

— Чего тебе? — мужчина спокойно надел мне сапоги и застегнул проклятую обувь, которая из-за отеков стала мне немного мала, — я сегодня добрый, если что, могу и за ананасами с огурцами сбегать, лобстеров там поймать…

— Да я не об этом…

— А о чем? — мужчина поднял на меня голову и тут же рассмеялся, — ты правда как панда, Даш. Только теперь так щечки надула, что ничего кроме умиления это не вызывает.

— Спасибо, Саш, — я вновь хлюпнула, но мужчина продолжал улыбаться, и когда я наконец-то встала с его помощью на ноги, он меня обнял. Крепко, сильно, уткнувшись носом в плечо.

— Я скучал, глупая беременная панда, — Преображенский продолжал улыбаться, а мне от этого становилось не по себе, — поехали в магазин, выберем кроватку, закажем, а потом соберем. У тебя же вообще ничего не куплено для ребенка, да?

— Заранее покупать — плохая примета, — серьезно ответила я, с удовольствием позволив ему помочь мне надеть осенний пуховик, — но мне так хочется уже потискать в руках маленькие ползуночки, что просто сил нет терпеть…

— Да уж, беременность — это сложно, — Саша смотрел на меня большими удивленными глазами, глубоко вздохнул и подал руку, — держись, не хватало еще того, чтобы ты упала. Ты имя уже выбрала? Или до сих пор мучаешься?

— Марианна!

— Точно? Или все же Александра? А может быть Марина?

— Марианна! И точка! Хотя… Знаешь, мне еще Полина нравится…

— Так и знал, что выбор не окончательный…

После свадьбы его брата и Марии мы благополучно вернулись в город и тему отношений больше не поднимали, но наш разговор помог мне многое понять — он боится не только моей беременности и положения, а моих чувств. Он не может знать, что происходит у меня внутри. Я и сама не могла до конца понять, что мною движет. Да, я знала, что не впущу в свою жизнь Дмитрия, но я не знала, стоит ли впускать в нее Александра, который сильно боится моей беременности, моего возможного выбора и его повторно разбитого сердца. Он колеблется, а я не знаю, как его подтолкнуть к себе, не оттолкнув при этом.

Работать с таким большим животом становилось сложно. Пришлось отказаться от домашнего труда и полностью перейти в студию. Личная помощница таскала холсты, да и в принципе всегда была рядом, готовая помочь при необходимости. Я больше не могла долго работать над картиной, приходилось делать большие перерывы, и в конечном итоге я все же ушла в декретный отпуск, лишь изредка появляясь в студии. Картины для офисов Преображенского уже давно были готовы и ждали своего звездного часа, а точнее оценки заказчика. Десять картин для холлов и пятнадцать для приемных уже были одобрены Виктором, осталось слово за Сашей, хотя