Сработал мой вопрос без промаха: Джейк так плотно сжал губы, что усы слились с бородой, и одарил меня жестким взглядом. Как обычно, когда затеваешь мелкую подлость и она удается, торжество мое оказалось недолговечным. Наоборот, возникло чувство, что я совершил низкий, недостойный поступок и гордиться мне нечем, хотя осталось место и для злорадства: тему подхватили все. По меньшей мере трое ответили мне одновременно: очевидно, имя инспектора Бернса обладало притягательной силой.

– Ах, тот самый!.. – воскликнула тетя Ада, неодобрительно сверкнув глазами. Мод пробормотала нечто невразумительное – я расслышал лишь слово «позор». А Байрон заявил:

– Послушайте, что я вам скажу. Он, может, и не всегда следует букве закона… – Байрон положил вилку и нож и перегнулся ко мне через стол, настолько заинтересовала его поднятая мной тема. – Но отрицать невозможно – результатов он добивается! Карманники разбегаются кто куда. И грабители банков – тоже. Правда, Джейк?

Джейк уже успел достать сигару и, хотя закурить за столом не решился, жевал ее, перекатывал во рту, даже не пытаясь делать вид, что ест. Байрону он ничего не ответил, только коротко кивнул.

– Бернс придумал «допрос третьей степени», – вставил Феликс, желая, видимо, показать свою осведомленность.

– Ну, это вряд ли говорит в его пользу! – откликнулась тетя Ада.

– «Третья степень» – когда избивают задержанных, да? – спросила Мод тревожно.

Джулия промолчала; я заметил устремленный на меня пытливый задумчивый взгляд. Мне показалось, она догадывается, что я неспроста завел разговор об инспекторе Бернсе. Я усмехнулся: пусть догадывается, если догадывается – не мне отрицать.

– О нет, – ответил Байрон на вопрос Мод. – Во всяком случае, не так просто. Разумеется, у него не дрогнет рука всыпать горячих заведомому преступнику. А почему бы и нет? И нечего с ними жеманничать. Разве лучше, если преступники будут разгуливать на свободе и причинять обществу новое зло только потому, что к ним постеснялись применить соответствующие меры убеждения? Это вам не телок – это самый опытный полицейский города! Да, правда, он неразборчив в средствах и зачастую превышает свои полномочия и законные права. И достоверно известно, что он принимает если не деньги, не акции и не ценные бумаги, то хотя бы полезные советы от уолл-стритовских воротил, которым оказывает услуги. Говорят, он на таких советах разбогател. Но надо думать о нем как о хорошем ротном: если в роте все исправно, не стоит слишком глубоко вдаваться в методы муштры. А если у него и случаются приработки сверх положенного по штату, так это только справедливо: иначе зачем бы ему стараться?..

Джейк вытащил сигару изо рта.

– Я слышал, – сообщил он, – что, если не хватает улик, Бернс не останавливается и перед фабрикацией ложных показаний.

– Возможно, – Байрон пожал плечами. – Общепризнано, что у него нет моральных устоев, нет даже и представления о них. Но уолл-стритовские тузы на него не жалуются…

– Вот именно, – отозвался Джейк.

Он задумчиво покачал головой, и я почти уверен: размышлял он о том, что после сегодняшней ночи сам станет одним из упомянутых «тузов». Был у меня соблазн спросить, каковы успехи Бернса в поимке шантажистов, но я решил, что не стоит. Мы еще немного потолковали о Бернсе, потом, как обычно, о Гито, потом все, кроме меня, принялись осуждать мормонизм. Как я понял, в прериях Юты полигамия оставалась еще явлением широко распространенным [13]. Наконец Джулия и тетя Ада подали на сладкое яблочный пирог.

Вечер выдался ужасный и для меня, и для Джейка. Он то садился, то вставал, то хватался за журнал или газету и принимался читать, но через несколько минут вскакивал и бежал на другой конец комнаты в надежде с кем-нибудь поговорить – и едва ли понимал, что ему отвечают. Дважды он поднимался к себе – подозреваю, чтобы пропустить стопку, – и сразу же спускался обратно.

Я держался спокойнее, но в мыслях у меня царил хаос. Раза два я с великим трудом преодолел искушение встать, пойти на кухню, где Джулия с тетушкой мыли посуду, и рассказать ей все: откуда я явился, зачем я здесь и что мне известно о Джейке…

Я просто не знал, что мне делать; не помню, пытался ли я читать. В самом начале одиннадцатого Джейк, – по-моему, он и думать не мог ни о чем другом, кроме как о предстоящем свидании, – не выдержал: отрывисто пожелал спокойной ночи Джулии, теперь уже сидевшей у стола и штопавшей полотенце, и отправился наверх. Через несколько минут ушла Мод и еще через пять минут – Байрон и Феликс, до того игравшие в чет-нечет. Из кухни появилась тетя Ада, и, когда я услышал, как она запирает входную дверь, мне тоже осталось лишь распрощаться и удалиться. Пока я взбирался по лестнице, Джулия с тетушкой гасили лампы и обсуждали меню на завтрак.

У себя в комнате я, не зажигая света, прижался ухом к дверной щели и прислушался: вот тетя Ада и Джулия поднялись на третий этаж, вот они попрощались перед сном… Я подождал еще немного – все тихо, в нашем коридоре ни души. «Теперь или никогда», – решил я. Распахнул свою дверь, вышел, бесшумно затворил ее и быстро, не скрипнув ни ступенькой, взлетел на третий этаж. Я знал, что комната Джулии на стороне улицы; под дверью проступала полоска света. Подойдя вплотную, я легонько постучал ногтем. Джулия открыла, и я сказал:

– Я ждал, пока вы подниметесь к себе. Мне надо сказать вам кое-что лично, с глазу на глаз.

Она помедлила какую-то долю секунды, потом кивнула:

– Войдите.

Я очутился в мансардной комнатушке с одним окном и всего четырьмя предметами меблировки: скамеечка под окном, узкая кровать, застеленная белым покрывалом, маленький столик и кресло-качалка. Джулия вежливо показала мне на качалку, но я отказался: «Нет, нет, она ваша» – и сел на скамеечку. Тогда Джулия тоже села, повернулась лицом ко мне и, скрестив руки на коленях, мило улыбнулась. Я сказал единственное, что сумел придумать за весь долгий вечер; пожалуй, такое объяснение было и в самом деле лучшим, поскольку было простым.

– Я частный детектив, – начал я и увидел, что мое заявление встречено с удовлетворением: я ответил на некий мучивший ее вопрос. – Мне очень жаль, но нахожусь я здесь в связи с расследованием деятельности одного из ваших постояльцев. – Я выждал чуть-чуть и добавил: – Речь идет о шантаже.

Глаза у нее расширились: она поняла, что я имею в виду не Феликса и не Байрона, и я кивком подтвердил ее догадку.

– Я не знаю, когда это станет достоянием широкой гласности. Быть может, никогда. Шантаж, возможно, даже увенчается успехом. Я ведь не из полиции… – Я опять помедлил и сказал: – Джулия, я не мог позволить вам выйти за него. Я должен был вам сказать.