Процессия, обдуваемая тёплым весенним ветерком, продвигалась вперёд неспешно. Первыми в два ряда выступали вассалы низшего ранга с тремя сотнями ларцов, мечами, пиками и ружьями — подношением императору. Все как один были в алых накидках-дзимбаори и при оружии. За ними бежали собаки в попонках из китайской парчи, запряжённые в маленькие повозочки с дарами. Далее следовали пять десятков юношей не старше пятнадцати лет, после них — вереница паланкинов, и только потом Хирохи, важно восседавший на руках у няньки в открытых, богато украшенных носилках, выделявшихся на фоне остальных паланкинов. За паланкинами придворных дам наставники вели малолетних детей даймё, разодетых в пух и прах, старшим не исполнилось и десяти. Замыкали шествие ближайшие вассалы Иэясу Токугавы и Тосииэ Маэды.

Сами Тосииэ и Иэясу, оба в седле, проводили в тот день Хирохи со свитой до храма Тофуку. На Иэясу поверх парадного кимоно были ярко-синяя накидка-хаори и церемониальные хакама из алого шёлка. Тосииэ щеголял в чёрных атласных одеждах.

За мостом Годзё Хирохи продолжил путь на руках у няньки, которая теперь шла пешком в окружении знатных женщин. Так они и вступили в Киото под жадными взглядами зевак, толкавшихся и наступавших друг другу на ноги в стремлении получше разглядеть будущего наследника дома Тоётоми.

Хидэёси и с ним ещё пятьдесят всадников встретили процессию у моста Сандзё и вместе с участниками шествия направились к усадьбе Гэнъи Маэды.

На следующий день, тринадцатого числа пятой луны, отец и сын вошли в чертог Небесного государя в сопровождении свиты ещё более пышной, чем накануне.

Паланкин, в котором восседал наследник тайко, являл собой истинное произведение искусства, расписанное лаком, инкрустированное серебром и золотом, а велик он был настолько, что в нём смогли свободно разместиться несколько человек: Хидэёси, Хирохи на коленях у няньки и ещё Тосииэ Маэда с супругой. Иэясу Токугава и прочие воины выступали следом. Все высшие чины, сопровождавшие вельможное дитя, в том числе Иэясу и придворные советники, сидели в лакированных паланкинах поменьше, прочие, в доспехах, длинных накидках и высоких шапках-эбоси, скакали следом верхом. Процессия являла собой невиданной красоты зрелище.

По прибытии в императорский дворец тайко поднёс его величеству от имени Хирохи два священных меча, тысячу серебряных монет, отрезы драгоценных тканей, двадцать лебедей и алоэ, а также сделал подарки принцам, придворным дамам и наложницам. Все придворные вельможи получили серебряные монеты.

Небесный государь подарил Хирохи чашу и пожаловал ему пятый придворный ранг.

Пятнадцатого числа Хидэёси снова отправился в императорский дворец с визитом благодарности, и в тот день, равно как и семнадцатого числа, при дворе был дан спектакль театра Но, в котором сам тайко сыграл одну из второстепенных ролей. Торжественная церемония представления Хирохи ко двору закончилась. Вечером после второго спектакля театра Но Хидэёси с сыном вернулся в Фусими. Двадцать пятого числа туда явились императорские посланники с благопожелательными письмами и дарами, которые тайко не смог принять на Новый год по причине болезни. Случаем воспользовались и многие даймё, а также коменданты крепостей, не сумевшие поздравить своего господина вовремя, так что на пиру в честь прибывших вельмож было людно. Почётные места среди гостей занимали Иэясу Токугава, Тосииэ Маэда, Кагэкацу Уэсуги и Такакагэ Кобаякава.

Тятя тоже присутствовала в зале, сидела рядом с Хидэёси, пока он принимал благопожелания от собравшихся, и вдруг запечалилась, подумав о том, что среди знатных воинов на этом пиру нет Удзисато Гамоо. Будь он в живых, всё равно, наверное, не смог бы приехать, поскольку земли, находившиеся на его попечении, лежали далеко от Фусими. Он и в былые времена нередко пропускал шумные празднества. Не было его на пиру в честь взятия Одавары, не заглядывал он ни в Осаку, ни в Ёдо, не показывался на приёмах, которые устраивались цветом воинского сословия. Кабы владения Удзисато располагались поближе к Осакскому замку и Киото, он непременно занимал бы на пирах одно из самых почётных мест подле зрелых воинов самых высоких рангов, рядом с Иэясу Токугавой и Тосииэ Маэдой. Но Тятя ни разу не видела его среди гостей.

От грустных мыслей мучительно заныло сердце, стало трудно дышать. Тятя не могла столь внезапно покинуть официальное празднование и лишь позволила себе упереться дрожащей рукой в пол, склонившись вперёд. Посидела так немножко, опустив глаза, отчаянно стараясь справиться с болью в груди. Когда она выпрямилась, подняла голову, сердце уже отпустило, боль ушла так же внезапно, как и нахлынула. Разум снова прояснился, и она задумалась вдруг, уж не по своей ли воле Удзисато Гамоо выбрал для себя судьбу изгнанника в дальних землях и не остался даже на пир по случаю взятия Одавары? Ведь среди знатных полководцев наверняка немало было таких, кто завидовал его молодости, отваге, самообладанию, а потому боялся… Если хорошенько поразмыслить, то внезапная смерть Удзисато Гамоо выглядит весьма подозрительно… Но кто мог бояться Удзисато? Без сомнения, Иэясу Токугава. И конечно же Тосииэ Маэда, да и все остальные… Тятя задумчиво скользила взглядом по лицам воинов, сидевших в зале собраний. Взгляд остановился на профиле Хидэёси, и сердце вновь пронзила боль. Тятя поспешно отвела глаза. Потом смежила веки, подумав о том, что и сам тайко должен был испытывать страх перед растущим могуществом Удзисато Гамоо. Быть может даже, тайко боялся его больше всех именно потому, что сам выпестовал в нём талант полководца и знал его лучше, чем другие воины…

Когда пир подошёл к концу, Тятины подозрения развеялись. Теперь она даже находила странным, что подобные мысли могли прийти ей в голову.

И всё же впоследствии, на протяжении всей своей жизни, она то и дело возвращалась к двусмысленным обстоятельствам гибели одарённого полководца, только вступившего в возраст силы[101], вспоминала мужчину, к которому некогда питала глубочайшую привязанность. И каждый раз её начинали одолевать сомнения, от них кружилась голова и замирало сердце — верные признаки того, что предчувствие, посетившее её тогда, на пиру, было верным, интуиция не обманула. А потом сомнения отступали и Тятя приходила в недоумение: что за демон навёл на неё морок, откуда взялись эти дурацкие мысли, отчего позволяет она так разыграться своему воображению?

После запоздалого празднования Нового года Тятя немало времени потратила на то, чтобы разобрать дары, доставленные вместе с благопожелательными письмами. В замке Фусими несколько покоев были завалены отрезами шёлка, китайской парчи, льна и прочими подношениями. Хидэёси, Тятя и нянька с Хирохи на руках обходили залы один за другим, любуясь дарами.

В начале лета Хирохи отвезли в Осакский замок. Разлука опечалила Тятю, но она знала, что нужно смириться и думать о будущем сына. Если ему суждено в один прекрасный день стать хозяином Осаки, пусть живёт там. Тятя сразу дала Хидэёси согласие на переезд.

В семнадцатый день двенадцатой луны Хирохи получил взрослое имя — Хидэёри. По этому случаю в Осаку явились императорские посланники. Его величество пожаловал Хидэёри меч и пятьдесят штук китайской парчи. Принц крови, придворные вельможи и даймё со всех провинций прибыли с поздравлениями и подарками. Тятя воспользовалась возможностью повидаться с сыном и тоже приехала в Осаку. Там она, впервые за несколько месяцев сидя рядом со своим мальчиком, полюбовалась величественными танцами актёров театра Но на сцене, специально устроенной во внутренних покоях замка.