— Ваша оружейка при начальниках?

Выдра встряхнул Балнюка за ремень.

— Да, — сержант не нашел в себе бодрости на вранье.

— Как туда вписаться? К буграм?

— Со второго этажа. Но там дверь бронированная, за ней постоянный вооруженный пост. А сейчас охрану, конечно, усилили. Нас изрешетят. Нам не откроют. Туда нельзя.

— А куда можно? — Выдра не отводил колючего, холодного взгляда-буравчика от пытающихся скрыться вертухайских бельм.

— Я не знаю.

— А ты темя сморщи, мусор.

— Может, во двор, Выдра? — вмешался сокамерник Выдры, которому тот передал свой хлебо-булочный «Макаров». — И к воротам на рывок.

— Вышкари положат.

— Не всех. Кто-то проскочит. Или, подождем, когда остатняя братва подоспеет и — толпой, а?

— Погоди коптить. Я не договорил с нашим огрызком.

Выдра слазил в карман за выкидухой, нажатием кнопочки выщелкнул узкое студеное жало. После молниеносно и деловито произвел некое действие, смысл которого сержанту Баланюку стал ясен, только тогда, когда ему под нос поднесли раскрытую ладонь.

Быстрее, чем защипала боль и по шее потекло теплое и липкое, коридорный надзиратель сообразил, что ему показывают мочку его собственного уха.

— Если ты, дубачина, не начнешь мозгой метаться, отсажу ухо под корень. Думай, мудак!

Выдра знал, ссыкалистых слабаков ничто не впечатляет так сильно, как вид собственной крови и отсеченной плоти.

«Какой у него острый нож. Почему мы его не нашмонали», — совсем не те забились мысли у Баланнюка.

— Я думаю, думаю, — опомнившись, зашептал надзиратель и действительно начал думать, о чем так убедительно попросили. — На крышу выбраться будет тяжело, и через крышу попасть не дадут. Вышки, колючка, решетки.

— Подвал? — подсказал Выдра.

— Подвал, подвал… Нет… Зачем подвал?..

Под репой дубака явно зашевелилась идея.

— Ну, телись! — не выдержал Выдра.

Баланюк расплылся в улыбке счастливой, какая, не иначе, наползла на фармазона Ньютона, озаренного новым законом физики.

— Есть способ! На втором этаже имеется переход в хозяйственный корпус, проход свободный, без решеток и дверей. Под лестницей хозкорпуса есть кандейка. С двумя дверьми. Вторая выводит ну не совсем в административный, а в пристройку между санчастью и административным, понятно?

— Да, да, говори, — Выдра смиренно выслушивал внезапное словоблудие дубака, как откровение Иоанна-богослова. Про такое грех не послушать подольше.

— Понастроили, понапридумывали. Кандейку предполагали уборщикам для удобства. Чтоб далеко не обходить. А потом про нее забыли. Про нее никто и не знает. Я случайно наткнулся. Крыс недавно морили, нас тож подписали. Я и набрел.

Баланюк чувствовал себя спасенным и счастливым. За такую помощь его пощадят.

— Молодец, — не подхватив улыбчивость дубака, похвалил Выдра. — Так, глядишь, скоро тебя и отпустим. Ты! — Выдра ткнул пальцем в грудь одного из сокамерников. — Остаешься здесь, ждешь наших, мы пробьемся — откроем вам входную дверь, запустим к начальничкам…

Начальник караула едва поспевал за широко шагающим замом по воспитательной части Родионовым Олегом Федоровичем.

— …Форменная буза. Мы задействовали отдыхающую и бодрствующие смены, все посты усилены. Такого никогда не было, — лейтенант на ходу заканчивал доклад. — Только не через двор. Не исключен прорыв на улицу. По коридорам идите, товарищ полковник.

Родионов вернулся с брифинга, проходившего в Большом доме. Вроде бы удалось заинтересовать предложениями. А также заручиться поддержкой Черкизова. Полномочный представитель президента — лицо влиятельное, Олег видел, как к словам Черкизова прислушивались генералы. После мероприятия президентский наместник отвел Олега в сторону. Разговор у них состоялся дружелюбный, Черкизов обещал поддержку.

Но вот его намеки Олег не вполне понял. Кажется, наместник давал понять, что наверху зреет намерение поставить Родионова начальником следственного изолятора, отправив нынешнего на пенсию. Или Олегу показалось? Почему бы Черкизову не высказаться напрямую, зачем темнить? Или уж договаривать и ставить точки, или вообще не заводить преждевременный разговор. Олег так понимал.

Не успел зам по воспитательной пройти второй пост, как коридоры донесли до него отголосок крика. Полковник ускорил и без того быстрый шаг. Он направлялся к Холмогорову, от которого надеялся получить разъяснения.

Но дойти было не суждено. Коридоры административного корпуса взбаламутились тревожными звуками, которые уже больше не смолкали.

Ну ладно бы крики и визги. За миг, как вдали раздалась автоматная трескотня, на зама навалилось острое ощущение опасности, будто он снова там, среди обветренных камней, выгоревшей травы и мертвых русских ребят. Инстинкт включился. Стреляли короткими очередями. Стрельба шла на втором, где находится дверь, отделяющая административный корпус от остального тюремного мира.

Олег перешел на бег. Из-за поворота ему навстречу выплеснула толпа в форменных юбках, галдя, будто у них эрогенные зоны скипидаром намазаны:

— Олег Федорович! Мама! Олег Федорович! Ворвались! Господи! Овчарок голыми руками передушили!!!

Позади женского взвода ковылял тучный начальник отдела кадров.

— Куда?! — пропустив женщин, Родионов отловил кадровика и прижал к стене. — Назад! У них оружие? Я спрашиваю, уголовники захватили оружие? Оружейная комната? Охраняется?

— Не знаю. Не знаю, — трясся и бормотал кадровик.

— За мной! К оружейной комнате! — полковник взял за плечо и толкнул начкадра в сторону, откуда тот прибыл. — Не отставать! За трусость будете отвечать!

Полковник Родионов, не оглядывался, отстает-не отстает кадровик. Конечно, отстанет, с таким животом он может только не отставать от женщин и то тогда, когда бежит с поля боя. А куда потерялся нач караула? И собак-то за что убивать, разве они виноваты? Замполит на бегу расстегнул кобуру, вытащил «Макарова», снял с предохранителя…

За последние где-то два часа попкарь ни разу не прильнул к «глазку», не прогромыхал сапожищами по коридору. Что у них там стряслось? Война с Америкой началась?

Сергей уже не сомневался, что сегодняшний день выкинул фортель размером с изолятор «Вторые кресты». Каким-то восьмым нюхом улавливал токи напруги, пронизывающие все бетоны и кирпичи. А тут припухай на краю доски, пока спина не заноет. Заноет — отжиматься на загребалках. Лежать на бетоне — упаси господи. Лучше помучиться несколько часов или даже дней, чем всю жизнь маяться застуженными почками.

Заткнулись даже стуки таинственного происхождения, пробегавшие откуда-то куда-то по холодной трубе. Все зашухарилось и вымерло. Триллер какой-то…