Дверь распахнулась, и в спальню ворвались двое вигилов. Цезарь пронзительно и тонко вскрикнул, вскочил и рванулся в угол. Любовный акт завершился во время этого бегства — и на простынях, и на полу остались следы преступления. Вигилы, не узнавая Цезаря, тут же скрутили юношу и заломили руки. Пока один надевал на Цезаря наручники, второй склонился над Марцией.

— Сейчас я освобожу тебя, домна, — пообещал он и перерезал веревки.

— Не трогай кинжал… — приказала Марция. — Он мне угрожал, пока связывал…

Элий сбежал от своего спасителя на рассвете.

Не потому, что он имел что-нибудь против этого парня, решившего честно выполнить данное ему поручение, а потому, что Элий не хотел подвергать чужую жизнь опасности. И так он позволил себе провести ночь под крышей маленького дома, где укрыл его вигил. Правда, на ночь он принял сильное снотворное, и приятель Гэл вряд ли мог его разыскать. Элий поужинал и выспался. Утром он чувствовал себя уже не таким разбитым и решил, что может отправляться в путь.

Он вылез через окно и направился прямиком через огороды и цветники, аккуратно ступая по меже, чтобы не топтать грядки. Он старался не думать о преследователях — сочинял новую речь, которую произнесет в курии. Элий не знал, производят ли его речи впечатление на слушателей.

Но одного человека, который менялся под воздействием сказанного, он знал.

Это был он сам, сенатор Элий.

Через полчаса, когда солнце только-только поднялось, сенатор вышел на автомагистраль. Под косыми утренними лучами политая водой дорога парила, предвкушая томительный полуденный зной наступающего дня. Элий зашагал по мощенной камнем тропинке вдоль дороги. Одет он был как крестьянин: линялая синяя туника и грубые сандалии. Старая шляпа прикрывала голову. Римляне обычно ходят с непокрытой головой. Удел философов — носить шляпу в знак своей многотрудной умственной деятельности. И еще — это удел крестьян, работающих под палящим солнцем. Сейчас Элий в самом деле походил на философа — толстая суковатая палка, на которую он опирался, бредя вдоль дороги, хромота и шляпа — все как нельзя лучше подходило для этой роли. За последние дни он сильно похудел, небритые щеки запали, а из-за лихорадки, вызванной ранами, в глазах появился сумасшедший блеск. Мимо проносились авто, обдавая его бензиновым угаром, то и дело на мостовую со звоном сыпались монетки — римляне щедры к философам, хотя зачастую ничего не понимают в проповедях многочисленных школ. Поначалу Элий игнорировал подаяние. Но потом вспомнил, что у него нет денег, и стал подбирать милостыню.

Он находил свое положение забавным. Когда он остановился возле фонтана напиться и какой-то толстяк, отдыхавший в тени фигового дерева, поинтересовался, к какой школе принадлежит странствующий философ, Элий отвечал без колебаний, что к школе стоиков.

— Нет, это не по мне, — отвечал толстяк, ухмыляясь. — Я предпочитаю Эпикура. Съел, выпил, бабенку трахнул, все при мне. Страданий надо избегать, а не сносить их, как учат твои выжившие из ума старцы. Ну что ответишь?

Элий улыбнулся:

— «Пойми же наконец, что в себе самом ты имеешь более совершенное и божественное, нежели то, что вызывает страсть, или вообще, что влечет тебя»[48].

Толстяк несколько минут сидел насупив брови, пытаясь уяснить смысл сказанного. Потом неожиданно предложил:

— Может, тебя подвести?

Но Элий отрицательно покачал головой и двинулся дальше.

Элий рассчитывал пешком добраться до Рима.

Задача эта лишь на первый взгляд казалась невыполнимой. Бредущий по обочине путник менее заметен и менее уязвим. Прежний Элий не мог пуститься в дорогу как простой бродяга. Нынешний шел и не уставал. Он изменился, стал другим, внешне и внутренне тоже. Связь между ним и его гением нарушилась еще больше. Гений не поспевал за человеком. Он искал сенатора в тоге с пурпурной каймой и не обращал внимания на бродягу в старой шляпе. Нищий и бродяга мог победить. Сенатор — только проиграть. Элий не пытался останавливать проезжающие мимо машины. Скорость авто давала лишь иллюзию выигрыша, к тому же Элий мог подвергнуть добряка смертельной опасности.

Только сейчас, бредя вдоль дороги, он заметил, что на ветровых стеклах грузовиков появились вновь, как в пору его детства, портреты Калигулы. Он никогда не мог понять, чем сумасшедший тиран привлекает людские сердца. Но, видимо, всегда находятся люди, кого фраза: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись», приводит в восторг. Элий почему-то не замечал этих портретов, разъезжая в пурпурном авто сенатора.

Шагая по тропинке, беглец непременно касался рукой каждого милевого столба, каждой гермы, каждой гробницы и читал имена усопших, если надписи можно было разобрать. И вдруг почувствовал, что он счастлив. Счастлив, потому что существует бирюзовое небо, шатры пиний, зеленая трава, мраморные гробницы, счастлив, потому что существует Рим. Он ощутил это куда явственнее даже, чем в тот день, когда надел впервые сенаторскую тогу и занял место на мраморной скамье в курии. Элий остановился возле старинной гробницы и несколько минут поглаживал ладонью изъеденный дождями мрамор, стараясь запомнить это ощущение счастья. Он знал, что пережить подобное заново придется не скоро.

У Элия был пистолет с полным магазином — он выторговал его у хозяина домика, где останавливался этой ночью, в обмен на золотое кольцо с печатью.

Предварительно Элий сломал печать, чтобы никто не мог ею воспользоваться. Так более тысячи лет назад поступил Гай Петроний, ускользая в царство теней из лап Нерона. Ломая печать, Элий не мог не вспомнить Арбитра Изящества. В этом повторе было нечто комичное. Знаменитый автор «Сатирикона» смог бы по достоинству оценить положение, в котором очутился сенатор. Один из знатнейших людей Империи, родственник Августа, удирал пешком от неизвестных убийц.

Всякий раз, едва машина тормозила, Элий прятался за гробницу и вытаскивал пистолет. Обычно водитель, потеряв из виду одиноко бредущего путника, которого собирался подбросить до ближайшего городка, ехал дальше, не утруждая себя дальнейшими поисками.

«Милосердие римлян так же коротко, как и их волосы», — улыбнулся про себя Элий.

И тут же упрекнул себя в том, что он несправедлив: машины тормозили часто.

Машина очередного доброжелателя проехала мимо, Элий выбрался из своего убежища и заковылял дальше. Сзади вновь послышался рев мотора. Шикарное молочно-белое авто мчалось на предельной скорости. За тонированными стеклами нельзя было различить сидящих.

Машина и не собиралась тормозить. Элий двинулся было дальше, но инстинктивно почувствовал неладное и обернулся. Авто летело прямо на него, не сбавляя скорости.

Это они! Его вновь догнали!

Все, что оставалось Элию — это подпрыгнуть в воздух, чтобы избежать лобового удара. Благодаря обтекаемой форме дорогого авто и своему инстинктивному умению группироваться Элий перекатился по капоту, оставив от удара спиной на ветровом стекле сетку бледно-фиолетовых трещин, вылетел на крышу и оттуда скатился на землю. Машина не остановилась, а, взвизгнув тормозами на повороте, рванулась дальше. От сильнейшего удара сердце Элия остановилось. Гэл на расстоянии почувствовал это и радостно засмеялся. Гений Элия освободился наконец от своего несговорчивого подопечного.