Они вышли на привокзальную площадь и остановились у черной эмки с зашторенными окнами. Виктор распахнул перед Гальфе заднюю дверцу. Тот наклонился и в следующее мгновение в воздухе мелькнули испачканные в глине подошвы сапог гитлеровского курьера. Дверца за ним захлопнулась, и машина сорвалась с места. Оказавшись в ловушке, Гальфе попытался оказать сопротивление, но мощный удар в солнечное сплетение согнул его пополам и заставил затихнуть. До самой Москвы и потом, оказавшись в камере внутренней тюрьмы на Лубянке, он за все это время не проронил ни слова.

30 марта 1944 г. массивная металлическая дверь навсегда захлопнулась за спиной гитлеровского курьера. Серые, безликие тюремные стены, забранное ржавой паутиной решетки крохотное оконце под потолком отрезали Гальфе от той прежней жизни, в которой он решал чужие судьбы. Теперь решалась его собственная. Особая тюремная тишина холодного каменного мешка, словно кислота, разъедала волю и невидимым свинцовым прессом плющила мысли и чувства. Как загнанный зверь, он метался по камере и готов был в клочья разорвать Бутырина, окажись тот рядом.

Время шло. О нем, казалось, забыли. Прозвучала команда «отбой». Прошел час, когда команда надзирателя подняла его на ноги. Он подчинился и, заложив руки за спину, двинулся по бесконечно длинному, казалось, не имеющему конца коридору. С каменным выражением на лице курьер «Цеппелина» вошел в кабинет Абакумова. Кроме его хозяина, там находились Барышников с Утехиным. Они долго и внимательно, словно примеряясь, разглядывали Гальфе. А тот ненавидящим взглядом постреливал на них исподлобья. Эта молчаливая перестрелка глазами продолжалась несколько секунд. Она сказала многое контрразведчикам. Перед ними находился не просто матерый шпион, а, судя по поведению, упрямый фанатик.

Первые минуты допроса подтвердили их предположения. Им буквально клещами приходилось вырывать из Гальфе каждое слово, даже «разогрев» его на второстепенных вопросах мало что дал. Он отделывался односложными ответами, но под напором Абакумова в конце концов «поплыл» и стал проговариваться. Хитроумно поставленные вопросы запутали гитлеровца. Гальфе не заметил, как из него «вытащили» главное — руководство агентурной группой «Иосифа», чего больше всего опасались контрразведчики, не переходило к нему, а по-прежнему оставалось за «Поповым» — Виктором Бутыриным. Это важное обстоятельство в случае ухода Гальфе в «глухой отказ» оставляло им поле для маневра.

Допрос продолжался пятый час — стрелки больших напольных часов показывали третий час ночи — и Абакумов прекратил его. Гальфе отправили в камеру. Контрразведчики остались одни и подвели первые итоги этого этапа операции. Пока все складывалось в их пользу. Несмотря на то что курьер «Цеппелина» отказался от сотрудничества, инициатива в операции оставалась за Смершем. Теперь надо было убедить Берлин в том, что Гальфе вышел на связь и активно включился в подготовку к вербовке Леонова.

31 марта «Волков»-Дуайт под диктовку Окунева отправил из Малаховки в «Цеппелин» очередную радиограмму:

«Друг прибыл на станцию в 13.20. Инструмент в исправном состоянии. Благодарим за подарки. Передали их «Л». Он охотно принял, но настаивает на паспорте».

«Цеппелин» не замедлил с ответом.

«PR 7».

«А. Г. поступает в ваше распоряжение. С его помощью активизируйте подготовку вербовки «Л». Надеемся, что в ближайшее время удастся привлечь его к сотрудничеству. В интересах вашей безопасности подыщите для А. Г. другую квартиру. Да поможет вам Бог».

После этой радиограммы на Лубянке не стали испытывать терпение руководителей «Цеппелина» и решили порадовать их долгожданным сообщением. Приближался день рождения фюрера и донесение «Иосифа», направленное в Берлин 20 апреля, оказалось как никогда кстати. Курек, Курмис и Бакхауз передавали его друг другу и перечитывали по нескольку раз. Каждая строчка радиограммы, как бальзам, ложилась на их истомленные долгим ожиданием души. Курек радостно потер руки и не удержался, чтобы еще раз не зачитать ее вслух:

«В предварительном порядке «Л» дал согласие на сотрудничество. В ближайшее время пообещал предоставить подробные данные по американским и английским военным поставкам за январь, февраль и март сорок четвертого года. Взамен требует сообщить название банка, в котором открыт его именной счет, перечисленную на него сумму, и настаивает на предоставлении американского паспорта».

Беззастенчивая алчность и откровенный цинизм завербованного агента, которому большевистская власть дала, казалось, все: должность, открывшую прямую дорогу в Кремль, а вместе с ней привилегии, немыслимые для рядового коммуниста, нисколько не смутили Курека. Старая как мир истина — деньги правят всем — в лице Леонова лишний раз нашла подтверждение. Ради них он не побоялся пойти против Сталина и всесильного НКВД. Курек ликовал и не стеснялся своих эмоций. Не скрывали их и Курмис с Бакхаузом.

Заглянувший в кабинет дежурный так и остался стоять на пороге с разинутым ртом, наблюдая за странной картиной. Скупые на эмоции разведчики, подобно детям, кружили вокруг столов в каком-то немыслимом танце. Он растерянно захлопал глазами и, ничего не поняв, попятился назад. Вслед ему раздался взрыв хохота. Это по праву был их звездный час. Вербовкой такого уровня, как Леонов, вряд ли кто мог похвастать в «Цеппелине». Впереди открывались такие перспективы, что от них захватывало дух. Позади остались мучительные сомнения, бессонные ночи напряженной работы и разносы на ковре у начальства.

За прошедшие с начала операции девять месяцев обстоятельства не раз складывались так, что ставили на грань провала не только вербовку Леонова, но и само существование группы «Иосиф». В начале сорок четвертого само упоминание о ней и ее будущем агенте в Кремле, в кабинетах на Потсдамер-штрассе, 29, вызывало на лицах начальников других отделов кривые ухмылки. В «верхах» отношение к операции тоже изменилось не к лучшему. Кальтенбруннер, до недавнего времени поддерживавший ее, похоже, потерял интерес. И только они, Вальтер Курек и Мартин Курмис, продолжали надеяться на успех. А когда он наконец пришел, то заставил прикусить ядовитые языки последних завистников. За все годы службы в разведке ни самому Куреку, ни его подчиненным еще не приходилось слышать о такой перспективной вербовке агента. И какого агента!

В «Цеппелине» и абвере их насчитывались тысячи. Они шпионили, убивали, взрывали, но все это напоминало комариные укусы слону. Красная армия, подобно молоху, перемалывала одну за другой лучшие дивизии вермахта и неумолимо, как предвестник ужасного Армагеддона, приближалась к границам рейха. Ее военные тайны, хранившиеся в сейфах советских генералов, по-прежнему оставались недоступными для «суперагентов» абвера, которыми накануне войны с большевиками не уставал похваляться Канарис.

Вербовка Леонова стояла особняком в этой безликой и, как оказалось на поверку, никчемной «тайной армии» агентов. В руках «Цеппелина» и именно его — штурмбанфюрера Вальтера Курека — появилось грозное оружие. Леонову предстояло стать тем самым волшебным ключом, с помощью которого германская разведка теперь откроет «дверцу» к самым сокровенным тайнам верхушки большевиков.