Окружающие предметы стали терять привычные очертания, и через несколько секунд он перестал их воспринимать, постепенно утрачивая способность осознавать, где находится.

* * *

Она еще сильнее прижалась к нему.

– Сколько мы будем стоять в этой грязной подворотне и целоваться как дети? – спросила Ирина.

Его руки продолжали скользить по шелковистому платью, создавая опасную иллюзию, что женщина вот-вот выскочит из его рук. Или из платья, скрывающего крепкие подтянутые бедра, высокую белую грудь, стройные загорелые икры.

От легкого помутнения в голове Миша не знал, что и ответить.

– Может, кафе? – наконец вымолвил он, увидев краем глаза вроде бы уютное кафе прямо на берегу реки.

Глаза Ирины не выражали поддержки его идее. Нет, она ждет от него другого. В ее глазах застыло немое ожидание. Если бы Мишка был взрослее, он, возможно, увидел, как сквозь это ожидание прорывается безотчетная страсть, готовая в любое мгновение вспыхнуть и заполыхать слепым неуправляемым огнем.

– Ты сегодня какой-то странный, не делаешь комплиментов, – удивленно произнесла Ирина с кокетливым упреком. Тонкая бретелька платья предательски соскользнула с ее плеча. – Неужели я плохо выгляжу?

Миша на секунду оцепенел.

– Ты выглядишь великолепно… – робко выдавил он из себя, с трудом ворочая онемевшим языком. – И очень… соблазнительно. Я думал, ты знаешь.

– Женщине всегда приятно, если ей напоминают об этом.

Ирина посмотрела на него проникновенным взглядом умудренной опытом женщины и тихо, одними губами, прошептала:

– Не надо ничего говорить. Все давно уже сказано…

Миша не очень зафиксировал в памяти, как они оказались в каком-то отеле. Ирина, ничуть не смущаясь, подошла к стойке, взяла у портье ключ и повела его в номер. Портье проводил их долгим завистливым взглядом.

Как гостеприимная хозяйка, она нетерпеливо отворила дверь, вошла в номер, медленно повернулась к нему лицом и застыла в послушном ожидании.

Кровь бешено застучала в висках. Он порывисто обнял ее, стал, как безумный, целовать губы, глаза, лицо, шею, наслаждаясь гладкостью и неповторимым вкусом безупречной кожи. Она не сопротивлялась, послушно подчиняясь каждому его движению.

– Погоди… ты делаешь это первый раз? – спросила она чуть позже. – Так ничего не получится… Сейчас… Я тебя освобожу…

Она просунула теплую ладонь ему в брюки и, едва касаясь, провела тонкими бархатистыми пальчиками по его вздыбленной плоти. Ноющая боль, стремительно разрастаясь, переполнила, сковала его, и, не в силах больше сдерживаться, он разом разрешился, беспомощно содрогаясь в сладостных конвульсиях.

– Все хорошо… Успокойся… Молодец, – прошептала она, сгорая от неутоленного желания. – Разденься. Отдохни…

Миша беспомощно вытянулся на кровати, но уже через несколько минут почувствовал, как силы возвращаются к нему, и поникший было волонтер вновь неудержимо рвется в бой.

Ирина медленно потянула с себя платье. Тяжелые, никогда еще не кормившие дитя груди, разом освободившись от шелковой пелены, призывно качнулись. Миша невольно потянулся к ним, скорее даже не ладонями, а душой. Они медленно наклонились ему навстречу. Он жадно приник к ним, словно измученный зноем путник, ощутив во рту свежесть и прохладу.

– Мой юный, непорочный… Мой… – шептала она, прижимаясь к нему.

Миша инстинктивно подался вперед, чтобы наконец войти в нее, однако в последний момент женщина слегка передернула бедрами, и цель осталась в стороне.

– Опять ты спешишь. Не спеши, не надо торопиться, – ласково шепнула она, но юноше уже было не до ласк.

Непонятно откуда взявшаяся ярость буквально подстегнула парня. Он силой уложил Ирину на кровать и крепко сжал ладонями ее ягодицы. Сквозь подрагивающие полузакрытые ресницы мелькнул замутненный взгляд бездонных голубых глаз. Еще мгновенье… И она забилась в объятиях, словно рыба, по собственной воле угодившая в умело расставленную сеть.

– Продолжай, умоляю, – призывала она, подкрепляя слова обновленным чувственным порывом. – Милый, милый… Это не все. Ты можешь еще. Я тоже могу. И хочу! Хочу тебя, хочу, пока не рухнет этот мир…

В последний момент они оба ощутили себя, словно зависшими на краю освещенного бескрайним солнечным светом утеса, с которого готовы с криком сорваться вниз.

И все вдруг разом исчезло.

В комнату влетел отец. Увидев их вместе, он остановился как вкопанный. Миша интуитивно прикрыл собой тело женщины.

– Мишка?! Признавайся! Ты что, лазаешь по моему компьютеру?! Это же все равно что залезть человеку в карман. Что читать чужие письма. Что подглядывать в замочную скважину. Что…

Широков задохнулся от переполнявшего его гнева и сделал вынужденную паузу. Он постарался придать голосу строгие нотки, но у него это получилось не очень убедительно. Наверняка он плохо представлял, что ему велит делать отцовский долг. И уж тем более мужская обида.

Сын похолодел. Хотя, что ему могут сделать, после того, что произошло?! Неужели отец докопался, что кто-то лазил в программу? Вот накликал на себя беду. Податься не-е-е-куда! Может, лучше не просыпаться, оттянуть объяснения, вдруг пронесет?

– М-м-м!.. Папа… голова раскалывается. Кажется, я заболел…

– Это ты в школе учителям лапшу на уши вешай! Или бабушке с мамой. Со мной такие номера не пройдут! Пристаешь к женщинам… Как ты познакомился с Ириной? Не отворачивайся! Отвечай как мужчина!

* * *

– Больной! Что вы пытаетесь найти на тумбочке? Явас уже в третий раз спрашиваю. Вы хоть помните номер телефона? Позвоните домой. Вас выписывают.

Очнувшись, Миша опять увидел перед собой медсестру.

– Кому позвонить? – оторопело переспросил он. Неужели все это время он во сне говорил?

– Не прикидывайтесь дурачком, больной. Родителям, конечно. Врач разрешил вас выписать.

Все окончательно смешалось – явь, мечта, кошмарные сны. Миша уже не мог понять, где обитает его настоящее «я». Он хотел закричать: «Никуда я не хочу! Оставьте меня в покое. Я еще сплю и лишь делаю вид, что проснулся». Но вместо этого покорно взял из рук медсестры заботливо оставленный родителями черный как ночь мобильник.

Хоть бы она убралась поскорей! Он хочет остаться один.

которую активные противники околонаучных рассуждений могут легко пропустить без сколь-нибудь заметной потери сюжетной линии

Кого-кого, а Миля Готлиба никоим образом не одолевали проблемы сродни тем, что витали в сознании горстки людей в Москве. Он даже не мог себе представить, что один из его проектов невольно дал старт череде отнюдь неоднозначных событий в самых разных концах света.