Хоть это было и рискованно, он воспользовался штампом паспорте, доказывавшим медицинскую степень, и купил упаковку снотворного, поэтому сегодня ночью обошлось без кошмаров, но расплачиваться за это приходилось гудящей с утра головой.

– Я бы пошла поплавать, – неожиданно сказала она. – Мне нравится штормовое море.

– Давай, – пробормотал он.

«Хорошо бы найти хоть что-то, что у меня получается лучше, чем у нее.

Пока я барахтаюсь на мелкоте, она успевает скрыться из виду, у нее какой-то особый стиль плавания, похожий на кроль, только в другом ритме, а прыжки со скал – она выныривает из воды, когда я покрываюсь холодным потом и мурашками, и уже готов поверить, что она разбила о камни голову. А чему она научила меня в постели: Она наверняка легко бы выучилась водить машину, но я отговорил ее, сославшись на то, что у иностранцев всегда много хлопот с правами. Теперь, когда мы остались без машины, это не имеет значения.» Она допила вино, но плавать не пошла. По другой стороне улицы, как раз напротив места, где они сидели, помахивая дубинкой, прогуливался полицейский, он смотрел на лодки в гавани, а не на них. Тем не менее, Пол поежился. В один прекрасный день ему на плечо опустится тяжелая рука: машину он продал не совсем законно.

Сделать это по правилам не представлялось возможным. Во-первых, тогда слишком много бюрократов стало бы копаться в его бумагах, во-вторых, благодаря глупому британскому упрямству машины с левым рулем на континенте были неудобны, в результате цена их падала в несколько раз.

В конце концов они встретили в местном казино какого-то типа криминальной наружности, которому и досталась машина за обидно низкую цену. Он слышал когда-то от богатых приятелей Айрис о профессиональных игроках, которые умудрялись прожить целый сезон в Монте-Карло, выигрывая каждый день так, чтобы хватало на еду и жилье, и не испытывая судьбу ни для чего большего. Когда они приехали в Луз, он выглядел еще довольно представительно, чтобы просиль членский билет в казино – это потом уже его борода отросла слишком длинной и стала запутываться в колтуны. Он быстро освоил некоторые приемы – ставить на противоположный цвет, когда пять или шесть раз подряд выпадал один и тот же, удваивать ставку, если проиграл – и, к удовольствию Арчин, собрал таким образом достаточно денег на шесть беззаботных дней. Затем он, правда, увлекся и потерял на одиннадцати черных подряд все, даже деньги, отложенные на членский взнос.

Так что машина ушла за гроши этому сочувствующему игроку.

Оставив:

– Ты собираешься просидеть тут целый день? – раздраженно спросила Арчин.

– Что-то у меня голова болит, – ответил Пол. – Иди поплавай, а я еще немного посижу.

Мимо прошли двое парней в свитерах: похолодало. Увидев Арчин, одетую лишь в пляжную накидку поверх бикини, они хором присвистнули. Она улыбнулась и, перебежав улицу, направилась к пляжу. Пол задержал глаза на парнях, чтобы посмотреть, не повернут ли они за ней, но те пошли своей дорогой.

Оставшись один, он достал из-под стола сумку Арчин на длинной плетеной ручке.

Там лежало то, что могло избавить его от нынешнего состояния. Он подумывал о том, чтобы давать уроки английского, но этот язык и так все вокруг знали, а французский Пола был слишком беден; пытался он разузнать и насчет временной работы, но понял, что тогда придется слишком тесно общаться с французскими властями, и решил не рисковать. Но был у него один замысел, которым он поделился пока только с Арчин.

Замысел родился как защита от тяжелых предчувствий, когда через некоторое время после того, как они покинули Англию, на него, особенно по ночам, стал накатываться волнами панический ужас при мысли о том, что он наделал. Уезжая, он поддался импульсу и захватил с собой Морисов подарок, и теперь в каждой комнате, в которой они останавливались на ночлег, жуткие часы, отмеряя время косой, наблюдали за их занятиями любовью. Глядя на часы, Пол вспоминал Ллэнро. Он вводил Арчин в транс почти без усилий и находил странное утешение в ее рассказах о волшебной земле.

С некоторых пор это превратилось в наркотик, хотя он и старался не слишком утомлять Арчин. Если он видел на ее лице неудовольствие – за долгие месяцы он научился вводить ее в гипноз единственным словом, – он откладывал сеанс. Как возмещение себе самому он однажды записал все, что мог вспомнить из ее рассказов, и тогда родилась идея написать книгу.

«И утереть нос Сопливому Элу! Жаль, нельзя использовать ни мое имя, ни Арчин; придется все изменить до неузнаваемости, но ведь никто никогда не слышал о Ллэнро…» Мечты наяву расцветали пышным цветом, как только он принимался листать записи:

обычаи Ллэнро, география, одежда, искусство, даже образцы непонятной письменности. Он попытался учиться у Арчин этому языку, и был поражен его логикой, особенно если сравнивать с аморфностью английского, но оказался неспособным студентом и, выучив несколько фраз, оставил эту затею, не желая нагружать ее нудной работой. Тем не менее, прямота, заключенная в их самом распространенном приветствии, не «Как ты?», а «Кто ты?» казалась ему поразительно уместной, особенно по сравнению с обтекаемостью форм его родного языка.

С тех пор, как, перевернув всю свою жизнь, он убежал с Арчин из Чента, катастрофические видения перестали его терзать, уступив место приступам почти щенячьего оптимизма, однако, Полу они не казались странными. Сейчас, перебирая страницы, на которых ему удалось привязать к бумаге бледное отражение Ллэнро, он представлял себе издателя, который, дрожа от возбуждения, выписывает ему чек на круглую сумму, а потом звонит каждое утро узнать, когда же будет готова рукопись, пресс-конференции, права на экранизацию:

А потом: критика неистовствует, читатели рвутся узнать еще и еще об идеальном мире, из которого появилась Арчин, клубы и сообщества, пытающиеся жить по законам Ллэнро: К этому времени он будет уже недосягаем ни для каких обвинений; возможно, заплатит небольшой штраф за то, что вписал Арчин в свой паспорт, но судья будет плакать, произнося приговор, разразится речью, бичующей пороки своей страны, и уверит Пола, что если бы она была хоть немного похожа на Ллэнро, весь этот фарс не понадобился бы.

Очень медленно до него дошло, что на противоположной стороне улицы вновь появился полицейский, и на сей раз его взгляд упирается прямо в это кафе. Ужас прополз у Пола вдоль спины. Он попросил принести счет, сунул записи в сумку и как можно спокойнее двинулся в ту сторону, куда убежала Арчин.

Он нашел ее на пляже в компании тех двух парней; все трое весело боролись, стараясь повалить друг друга на песок. Разогревшись от упражнений, парни поснимали свои свитера, и Арчин вскрикивала от восторга, когда ее руки смыкались вокруг их загорелых мускулистых тел.

Мысль о ссоре с Арчин приводила его в ужас. Ссоры принадлежали эпохе Пол-и-Айрис, а не эпохе Пол-и-Арчин; где-то у него в сознании, так глубоко, что он никогда не пытался облечь эту мысль в слова, хранилось убеждение, что Арчин понимает величину принесенной им жертвы и предана ему так, словно является его собственностью.