люди, как Войно-Ясенецкий, были необходимы. И надо полагать, он вложил всю свою эрудицию, применил все присущее ему дипломатическое мастерство, чтобы обаять Луку, поразить его воображение примерами благодетельной «икономии» в прошлые времена. «Воспитание по почте» не прошло бесследно. Войно проникся глубоким почтением к Сергию, признал его «большую правоту», а позднее, ради пользы и процветания православной Церкви стал вернейшим сподвижником Патриарха и верноподданным сталинской империи.

Окончание ссылки, новое, возникшее после Собора, общественное положение позволили епископу Красноярскому начать хлопоты о переводе из Сибири. Южанин, он давно уже тосковал по теплу, солнцу, фруктам. Но в Среднюю Азию возвращаться не хотел. Теперь Ташкент представлялся ему хирургической и церковной глушью. Но прежде чем вырваться на Запад, пришлось выдержать «сражение» с красноярцами. Должностные лица ни за что не хотели расставаться с Лукой: он стал своеобразной местной достопримечательностью. Осенью 1943 г. ему стараются угодить и гражданские, и военные власти. В списке лучших врачей края фамилия Войно-Ясенецкого стоит на первом месте[170]. О еще большем расположении местного начальства свидетельствует «Список научных работников, получающих дополнительное снабжение через Горторготдел»[171]. Двадцатым в списке осчастливленных стоит Лука. Впрочем, не станем иронизировать: блага Горторготдела, а по существу, закрытого распределителя, могли получать во время войны только лица, действительно приближенные к власти. Прикрепление к Горту означало в те времена значительно больше, чем орден или ученое звание. Благоволили к хирургу не только краевые тузы, но и рядовые пациенты. С полным правом Лука мог писать в своих мемуарах: «Когда я обходил палаты по утрам, меня радостно приветствовали раненые. Некоторые них, безуспешно оперированные в других госпиталях по поводу ранения больших суставов, излеченные мною, неизменно салютовали мне высоко поднятыми прямыми ногами»[172]. И все-таки он решил перебраться поближе к столице.

Заявления поданы. Лука ждет. «Нарком Третьяков исключительно хорошо отнесся ко мне. Очень вероятно, что скоро переведут меня в Москву или в Горький»[173], – сообщает он сыну. И через несколько дней снова: «Профессор Приоров говорил, что вполне возможно открытие для меня в Горьком филиала ВИЭМ». Проблема перевода несколько месяцев согласовывается между Патриархией и Наркомздравом. Наконец, обе стороны договорились: «Намерены перевести Вас в Тамбов, – протелеграфировал нарком Третьяков, – широкое поле деятельности в госпиталях и крупной больнице». Одновременно Патриарх Сергий специальным Указом назначает Луку архиепископом Тамбовским и Мичуринским.

Переезд состоялся в феврале 1944 г. «Город недурной, почти полностью сохранивший вид старого губернского города, – писал Лука сыну. – Встретили меня здесь очень хорошо, мои операции производят большую сенсацию. По просьбе Президиума (очевидно, президиума Хирургического общества – М. П.) я сделал доклад об остеомиелите на окружной конференции Орловского военного округа. Выступал и заседал в президиуме в рясе, с крестом и панагией»[174].

Но если дела медицинские в Тамбове сразу пошли хорошо, то церковные сначала не ладились. В Тамбовской епархии, где до революции числилось сто десять приходов, осталось теперь две церкви. Тамбовский храм, долгие годы содержавший под своей кровлей рабочее общежитие, доведен был до последней степени запустения. Обитатели его, стихийные атеисты, раскололи иконы, сломали и выбросили иконостас, начертали на стенах углем и мелом выражения, каких не сыщешь ни в одном учебнике анатомии. Тамбовские священники и дьяконы также давно сменили профессию, подавшись на мирские должности. Лука без жалоб принял наследие атеистов, начал ремонтировать храм, собирать причт, вести службы, совмещая церковный труд с госпитальными обязанностями. Двуединая жизнь, еще более напряженная, чем в Красноярске, остро пульсирует в его тамбовских письмах. Ведь на попечении Тамбовского архиепископа теперь находится 150 госпиталей, от 500 до 1000 коек в каждом. Консультирует он также хирургические отделения большой городской больницы. На пороге семидесятилетия этот безотказный труженик готов работать хоть сутки подряд. «Приводим церковь в благолепный вид… Работа в госпиталях идет отлично, зреет монография о лечении хронических огнестрельных эмфизем плевры. Читаю лекции врачам о гнойных артритах… Свободных дней почти нет. По субботам два часа принимаю в поликлинике. Дома не принимаю, ибо это уже совсем непосильно для меня. Но больные, особенно деревенские, приезжающие издалека, этого не понимают и называют меня безжалостным архиереем. Это очень тяжело для меня. Придется в исключительных случаях и на дому принимать»[175].

<…>

«Монография моя о суставах уже вышла… Издана хорошо. "Очерки" в наборе. В них будет 65 (печатных) листов. В Медгизе решили исключить из книги предисловие Левита и Мануйлова, так как считают, что моя книга не нуждается ни в каком предисловии и никто не вправе его писать»[176].

Кажется, сильнее не скажешь, но в начале 1945 г. в письме к родным возникает еще более высокая нота: «Множество поздравлений отовсюду: Патриарх, митрополиты, архиереи (далеко не все, так как не знают моей фамилии), Карпов, Митярев, Третьяков, Академия медицинских наук, Комитет по делам высшей школы, Богословский институт, профессора и проч. и проч. Превозносят чрезвычайно… Моя слава – большое торжество для Церкви, как телеграфировал Патриарх»[177].

Речь идет о Сталинской премии. Разговоры о ней начались еще в 1943 г. Но только в январе 1945 г. профессор А. И. Кассирский напечатал в «Медицинском работнике»[178] хвалебную статью о научных трудах В. Ф. Войно-Ясенецкого и публично сообщил о присуждении за них Сталинской премии. Прошел, однако, еще год, прежде чем денежная часть премии и диплом были вручены, наконец, лауреату-епископу. В связи с этим «Журнал Московской Патриархии» опубликовал в феврале 1946 г. три следующих документа:

Из Тамбовской епархии

Войно-Ясенецкому, Валентину Феликсовичу, профессору, консультанту-хирургу эвакогоспиталей Тамбовского областного отдела здравоохранения за научную разработку новых хирургических методов лечения гнойных заболеваний и ранений, изложенных в научных трудах «Очерки гнойной хирургии», законченном в 1943 г., и «Поздние резекции при инфицированных огнестрельных ранениях суставов», опубликованном в 1944 г., присуждена Сталинская премия первой степени в размере 200000 рублей.

МОСКВА. ГЕНЕРАЛИССИМУСУ И. В. СТАЛИНУ

Прошу Вас, высокочтимый Иосиф Виссарионович, принять от меня 130000 рублей, часть моей премии Вашего славного имени, на помощь сиротам, жертвам фашистских извергов.

Тамбовский архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, профессор хирургии.

ТАМБОВ. ТАМБОВСКОМУ АРХИЕПИСКОПУ ЛУКЕ ВОЙНО-ЯСЕНЕЦКОМУ, ПРОФЕССОРУ ХИРУРГИИ

Примите мой привет и благодарность Правительства Союза ССР за Вашу заботу о сиротах, жертвах фашистских извергов.

Сталин[179].

После таких известий шквал признания достиг штормовой силы. «Сегодня подтвердилось мое мнение, что я не малый козырь для нашего Правительства, – пишет Лука сыну. – Приехал специально посланный корреспондент ТАСС, чтоб сделать с меня портреты для заграничной печати. А раньше из Патриархии просили прислать биографию для „Журнала Патриархии“ и для Информбюро. Два