в дверь ворвались бы твои сообщники-бандиты — означает сесть рано или поздно в тюрьму. Достаточно объяснений?

На нежных плечиках появились отчетливые мурашки. Блеснули слезы в глазах, наполненных отчаянием и страхом.

— И если ты захочешь помочь мне, то обещаю помочь тебе, — заверил Атанесян. — Где сейчас, кстати, этот твой якобы отчим и Антон?

— Их уже два дня нет, на какой-то даче… — внезапно севшим голосом пояснила она. — Звонили, сказали, если что произойдет… ну, милиция там… В общем, чтобы мелом входную дверь пометила… А… вы меня сегодня в тюрьму?..

— Успокойся, никаких тюрем ни сегодня, ни завтра не будет, — сказал Атанесян, подсовывая под ресторанный счет деньги. — И — проснись! Кошмар закончился… Все. Поехали.

Через час она взахлеб рассказала ему и о своем изнасиловании, и о вовлечении ее и Антона в банду, и о череде разбоев, которые под руководством Крученого осуществляли Весло и Чума, и о сгоревшей диспетчерской подпольной фирмы досуга…

Не успевая записывать потоком хлынувшие признания, Атанесян, глядя на нее — словно в действительности очнувшуюся от гипноза, отчетливо представлял, что ныне творится в душе этой девчонки.

Уже прижившаяся в ее сознании «наука» Крученого, напрочь отвергавшего какую-либо мораль рода людского и упивающегося той властью, что дарует оружие и деньги, отторгалась, как короста засохшей крови от раны, и пусть с трудом, но все-таки постигалось ей существование в этом мире тех, кто способен противостоять ее уже прошлому покровителю и погубителю. И суть неожиданности такого ее открытия, Атанесян понимал с философской удрученностью…

Что являла собой для этой Оли милиция? Мордатые дяди с резиновыми дубинками в метро и на улицах, вылавливающие пьяниц и гостей столицы без надлежащей регистрации… Охотники за дорожными нарушителями с полосатыми жезлами… Большинство из них делало из своей профессии нехитрый и понятный всем бизнес, и наверняка тот же Крученый с откровенной и бесспорной гадливостью характеризовал их — всецело устремленных к подачкам и взяткам, как продажное, беспринципное быдло, как полуроботов, чья фискальная программа с автоматической готовностью нейтрализовывалась всунутой в карман купюркой. Заплатил — проходи… Существа-турникеты.

А те, кто носил ту же самую форму, подразумевавшую совершенно иное содержание, те, напрочь иные, существовали лишь в ирреальном киношно-книжном пространстве, и уповать на них мог либо одураченный пропагандой идиот, либо вконец отчаявшийся.

Издавно и основательно укрепившийся в общественном сознании стереотип… Укрепившийся справедливо! И в разрушении его Атанесяну в который раз пришлось приложить усилия титанические. Тем более, девчонку приходилось убеждать в брезгливо отвергнутой ей истине, что существуют на планете Земля и нормальные люди, а не только те, кто вернулся из преисподней.

Еще в ресторане Атанесян приметил розовые косые шрамики на предплечьях девочки, невольно насторожившие его, и, улучив паузу в беседе, как бы между прочим спросил, кивнув на подживающие раны:

— А теперь вот об этом расскажи… — И небрежно, имитируя секущие удары ножа, провел кончиком пальца по своей руке.

На мгновение она замялась. Произнесла вяло:

— И это заметили?

Атанесян выжидающе молчал.

— У него проблемы последнее время начались… Ну, мужские. И он… В общем, он мне надрезы делал, и кровь пил… Возбуждало его… — Она отвела глаза от майора, всеми силами пытавшегося скрыть свою ошеломленность подобным признанием. — А потом, — продолжила неуверенно, — себя резал, и меня заставлял… вот.

В восемь часов вечера Атанесян встал из-за стола. Убрал документы в сейф. Сказал:

— Сейчас едем к тебе домой, дождемся наших офицеров, они останутся с тобой в квартире. Будет звонить Крученый или Антон, скажешь, что никто не приходил, что скучаешь, пусть приезжают. Поняла?

Она послушно кивнула. В глазах ее стояла боль и усталость.

— Тогда — поехали…

На подъезде к дому Ольга ухватила Атанесяна за руку, с заполошным испугом пролепетав:

— Они здесь… Вон — машина…

И майор, невольно притормозив, увидел припаркованное возле подъезда БМВ, возле которого стояли, угрюмо о чем-то беседуя, Антон и Крученый.

На мгновение Атанесян растерялся. Что делать? Бандиты, вероятно, поджидают Ольгу, а может, не застав ее, уже собираются отъезжать…

Да, Антон, похоже, садится за руль…

— Из машины не выходить! — прикрикнул Атанесян на Ольгу и — выскочил из машины, не без досады уясняя, что оставил оружие на службе.

Схватил Крученого, уже протискивающегося в салон, за локоть.

— Не торопитесь, Александр Иванович, есть разговор…

— Ты чего, фраер?! — В колючих глазках, уставившихся исподлобья на майора, читалась яростная готовность к отпору.

Атанесян показал удостоверение. Невозмутимо пояснил:

— РУБОП. Вам и Антону придется проехать со мной.

— Клал я на твою ксиву вонючую, — с терпеливым презрением отозвался вор, совершая новую попытку влезть в автомобиль. — А на тебя… — Договорить он не успел: Атанесян, ухватив его за плечо пиджака, рывком выдернул из салона. Дружелюбно предупредил:

— Ты меня, Крученый, не зли, а то — допросишься, чего не хотел… Больно ведь будет…

— Да ты чего тут быкуешь?!. — Кулак Крученого поднялся для удара, однако противник, искушенный в искусстве восточных единоборств, широко и косо взмахнул ногой, угодив каблуком в подбородок оказывающего сопротивление задержанного.

Крученый рухнул на асфальт.

Боковым зрением майор усмотрел вылезающего из автомобиля здоровяка Антона.

Лицо Антона выражало гамму сложных чувств: во-первых, его откровенно поразило, что могущественный и грозный кумир и хозяин, в ответ на свое неподчинение приказу какого-то там мента, получил от него — профессионально и без излишних препирательств, по физиономии; во-вторых, спешить на помощь своему патрону — означало — атаковать сотрудника милиции, что не поощрялось уголовным кодексом; и, в-третьих, появился этот сотрудник со своими требованиями в данное время и в данном месте, конечно же, неслучайно.

Крученый между тем встал на ноги и — бросился на майора.

Атанесян провел подсечку, вновь повалив противника, в ком чувствовалась, несмотря на возраст, могучая физическая сила и готовность стоять в своем сопротивлении до конца.

Антон между тем сделал первый робкий шажок к месту схватки. То, что за первым последует второй и третий, сомнений не вызывало.

Вновь атака Крученого, вновь удар майора, сваливший неугомонного вора наземь, и его нутряной рык:

— Антон, сука, фас!

Переросток, как сомнамбула, двинулся на Атанесяна, в эту секунду с неудовольствием припомнившего о самозабвенном увлечении будущего противника таинствами каратэ. Полумеры в отношении поклонника профессионального рукопашного боя, были недопустимы: в Антоне мог привычно проснуться слепой агрессивный азарт бескомпромиссной схватки.

Подскочив к покуда еще мешкавшему с активными действиями неприятелю, Атанесян нанес ему сокрушительный удар сгибом локтя в челюсть.

Юнец тут же принял горизонатальное положение, в то время как Крученый вновь обрел устойчивость своей вертикальной позиции.

Дальнейшие передвижения Атанесяна от противника к противнику сопровождались удручающе однообразными