позволил себе сдержанный аплодисмент в адрес находчивого боевого офицера в запасе и — отправился в ОВД округа, где, согласно словам отбившего разбойничью атаку молодца, находилось и его объяснение, и «ТТ», и незабвенный «Маузер» с богатой криминальной биографией.

Тщательно просмотрев книгу учета происшествий и журнал учета информации, никаких отметок о вооруженном разбойном нападении майор не обнаружил. Хотя… Вот адрес удалого флотского пехотинца, а вот и запись о его… Что?! О его стычке с неизвестными хулиганами на лестничной площадке, куда он вышел с мусорным ведром.

Хулиганы, как следовало из краткого пояснения, написанного словно под вражеским огнем, подебоширив, скрылись и более в подъезде не появлялись. И — ни малейшего упоминания о стрельбе…

Атанесян почесал затылок: здорово шифруются местные работнички… Недаром во многих ОВД бытует принцип: искусство раскрытия преступления — ничто в сравнении с искусством его сокрытия.

Проклятые бюрократы с их неистребимой тягой к благостной отчетности и — запредельной ленью!..

После нелицеприятного и энергичного разговора с начальством, в местных милицейских сусеках отыскался и «ТТ», и «Маузер», и объяснение потерпевшего.

Кипя негодованием, Атанесян отправился по иному адресу, где, согласно словам Ольги, произошел один из первых разбоев, в котором она принимала участие под непосредственным руководством Крученого. Чем закончился разбой, Ольга не знала — как только бандиты проникли в жилище, ее отправили к машине.

В квартире майор застал бледного, явственно изнуренного хворью пожилого человека, едва передвигающегося на костылях.

С трудом ворочая языком, человек пояснил, что два месяца назад подвергся жестокому разбойному нападению, получил восемь тяжких ножевых ран, и жив остался благодаря то ли чародеям-хирургам, то ли воле Всевышнего, испытывающего его страданиями долгого и мучительного выздоровления, которому не видно конца.

Из колоды предъявленных фотографий инвалид безошибочно выбрал четыре: Ольга, Чума, Весло и — Крученый!

Воодушевленный этим весомым достижением, Атанесян тотчас отправился в местное ОВД.

И вновь ознакомился с документом, заставившим его лишь потерянно и беспомощно усмехнуться…

В ту минуту, когда изувеченный и изрезанный бандитскими ножами человек лежал на операционном столе, золотое милицейское перо хладнокровно выводило строки отказного материала, в котором фигурировал незадачливый гражданин, проводивший ремонт собственной квартиры и, по неосторожности, упавший со стремянки на разбившиеся при его падении пустые пивные бутылки…

Майору невольно припомнилась история об участковом, которому принесли из подведомственного зоопарка заявление о краже муфлона — дикого барана, предка домашней овцы. Что такое муфлон, участковый не ведал и, расспросив на сей счет коллег, получил расплывчатый ответ, будто муфлон — разновидность некоей пернатой дрофы. Отказ в возбуждении уголовного дела был сформулирован так:

«В связи с тем, что муфлону вовремя не подрезали крылья, он улетел с перелетными птицами.»

Апофеозом же находчивости в сочинении отказных материалов для Атанесяна являлось обоснование кражи двух тонн арматуры с одной из московских строек. Кражу совершили во время провалившегося путча девяносто первого года, а потому сметливый милицейский ум квалифицировал хищение, как вывоз материала на строительство демократических баррикад. Уловив политическую конъюнктуру, капризный и въедливый прокурор на сей утвердил «отказуху» безоговорочно, списав криминал в актив революции.

Ну, что же… Каждый живет сообразно собственной совести.

Этим выводом Атанесян в который раз и утешился, спеша на доклад к начальству с предложением попытаться вызволить из недоступных украинских просторов столь необходимую в производстве дальнейшего следствия Аллу.

Выслушав предложение майора, начальство категорически заключило:

— Авантюризм!

— Хорошо, я возьму отпуск за свой счет. Вы — ничего не знаете…

— Нам не хватало только обвинений в похищении иностранного гражданина с территории его проживания!

— Она приедет добровольно.

— Ох, Атанесян… Даю пять дней. И учти: эти пять дней могут быть квалифицированы, как самоволка. Что скажешь на это?

— Спасибо!

— Ох, Атанесян…

Витёк

Ночью Витька разбудил заполошный стук в дверь.

Пристав с постели, он настороженно всмотрелся в молочные рассветные сумерки за кружевной занавесочкой, аккуратно приткнул край одеяла под оголенное плечо встрепенувшейся Людмилы, и, шепнув ей: «Спи!», на цыпочках прошел в прихожую, механически прихватив стоящий возле отопительного котла топор.

— Витюха, подъем! Срочно! — услышался за входной дверью возбужденный голос соседа.

На сыром от утренней росы крыльце стоял, приплясывая от непонятного, однако явного нетерпения, раскрасневшийся селянин, одетый небрежно и наспех.

Дыша перегаром, сосед, с кем Витёк уже успел наладить дружеские отношения, сулящие столь необходимую в сельском проживании взаимовыручку, заговорщески поведал, что неподалеку на трассе потерпела аварию, слетев в кювет, автомобильная фура, груженная импортной электронникой.

— Шофера с пассажиром в больницу увезли, там Сашка-гаишник ошивается… — лихорадочно озираясь по сторонам, пояснял он. — Тот, что через два дома от тебя…

— Ну? — ошарашенно мотнул тяжелой со сна головой Витёк. — Я-то при чем?

— Да там добра — на цельный город! — запальчиво продолжил, увлеченный идеей мародерства, сосед. — Сашка говорит, скидывайтесь по двести баксов, и даю вам час… Понял? Одолжи деньжат, а? И сам собирайся… За час мы с тобой гору перетаскаем!

— Ты вообще-то как, сидел? — скучно спросил Витёк.

— В смысле?

— В смысле, не в сортире, а на параше…

— Да ладно тебе! — возмущенно развел руки собеседник. — Там же Сашка, говорю тебе…

— Ну и чего твой Сашка? — сонно моргая, спросил Витёк. — Такой же недоумок… Только в форме с лычками. Трех дней не пройдет, как появится тут уголовка, выдернут тебя, как репу из грядки, и начнут шкуру снимать… На фуре украинские номера?

— Да…

— Значит, еще круче говна гора! Значит, коли не менты тебя припутают, так братки, если коммерсы, кому товар везли, под ними ходят…

— Думаешь? — В голосе соседа появилось сомнение.

— Вот именно — думаю, — ответил Витёк. — И зону попутно вспоминаю. И еще пословицу: на чужой каравай хлеборезку не разевай… И вообще… три украинца — это уже партизанский отряд с предателем.

— Ты это… — Собеседник криво усмехнулся. — Осторожный!

— Ученый просто, — сказал Витёк. — И уж коли постиг науку, забывать ее — грех. Потому как снова учить заставят. И не в теплом классе с доброй училкой. Всё, по койкам давай… Завтра едем с тобой будку на развилке смотреть… — И — закрыл перед носом незваного посетителя дверь. Ругнулся беззлобно, укладываясь в постель: — Вот, дурак…

— Кто? — спросила проснувшаяся Надежда.

— Да Колька заходил, добавить клянчил…

— Вот же пьянь неугомонная! Утро на дворе!

— Да и я о том же…

— Не бери ты его на работу к себе, Виктор! Намаешься!

— Посмотрим…

С утра Витёк планировал осмотреть бетонную будку недостроенной подстанции, которую в своих планах он предназначал для переустройства под пункт придорожного автосервиса, благо автотрасса проходила в двух шагах. Сосед Колька, незадавшийся мародер, мужик рукастый и, в настоящее