другой запихнул в глубь образовавшейся прорехи обернутые в плотный полиэтилен пачки валюты, связанные между собой, подобно сосискам, суровой нитью.

Закрепив разъехавшийся шов струбцинами, вновь прихватил его сваркой, а затем аккуратно заровнял и зачистил следы своих манипуляций.

Обмакнул кисть в тягучий деготь масляной отработки и тщательно промазал нижний край коробов и днище.

Теперь оставалось промчаться на приличной скоростенке по сухому разъезженному проселку, дабы масляную пленку подернули взбитые колесами клубы дорожной пыли.

Первым таким проселком для Витька стала дорога, ведущая к одному из пригородных частных домов, где обитала свора цыган — фальшивомонетчиков и наркодилеров, «закрышенных» Чумой.

До сей поры Чума и Витёк посещали криминальный табор не единажды, а потому незваный гость был встречен толстой и усатой супругой главы вечно безработного и делового сообщества, крайне предупредительно и вместе с тем вполне по-свойски.

Устроившись в просторной гостиной, уставленной мебелью из ценных древесных пород и псевдо-античными статуями, Витёк сквозь зубы поведал, что прибыл, во-первых, по поручению Чумы за очередной данью; во-вторых, ему нужна доверенность на машину и — паспорт, фотографию для которого он незамедлительно готов предоставить; а, в-третьих, происхождение и качество поддельного документика обязано выдержать любого рода проверку, поскольку он, Чума и Весло отправляются в ближнее зарубежье на разборки.

Выслушав данное заявление, произнесенное безапелляционным тоном, толстая ведьма, щуря хитрющие масляные глазищи, ответила, что бланки доверенностей и подходящий паспортишко у нее имеются, и сейчас она востребует для исполнения поставленной задачи необходимого рукодельника, своего брата, отдыхающего ныне в одной из спален второго этажа. Однако с выплатой регулярной мзды существует проблема: денег сейчас нет. К тому же, обозначенный срок выплаты наступает лишь через неделю, и требование многоуважаемого Чумы представляется ей, мягко говоря, странным.

— Сказал же! — оскалясь и, имитируя интонации убиенного шефа, с угрозой промолвил Витёк. — Едем в пампасы, нужны бабки… Старайся-напрягайся!

Поканючив о несправедливости подобного рода требований, цыганка, вздыхая, отправилась на второй этаж — дескать, вдруг, да сумеет перехватить необходимую сумму у родственничка-фальшивомонетчика.

Вернулась минут через пять, вручив наглому посетителю три тысячи долларов и сообщив, что работа по внедрению в ответственный документ фотографии Витька уже началась. Попутно задала меркантильный вопрос: кто и когда за изготовление данного удостоверения личности заплатит?

— Это — с Чумой… — отчужденно покачал головой Витёк. — Мне — что сказано, то и передал…

Цыганка вновь обморочно и смиренно вздохнула.

При первом же взгляде на искусно вклеенную фотографию с безукоризненным оттиском, Витёк понял, что в этом вертепе находятся профессионалы высочайшей квалификации и всесторонней уголовной ответственности. Он даже хотел проронить вполне естественное «спасибо», однако, вновь вспомнив Чуму, удержался: внезапная вежливость бандита могла поневоле насторожить прожженную мошенницу своей несообразностью.

Вежливость среди таких, как Чума, была признаком слабости — это Витёк уяснил прочно.

А потому, лишь холодно кивнув, сунул деньги в карман и отправился вальяжной походкой к машине, ощущая на спине испытующий взор хозяйки дома…

Цыганка, поднявшись на второй этаж, наверняка отзвонила по связному телефону Чумы, отключенному Витьком, и, не получив подобающего подтверждения, ныне испытывала смутные сомнения по поводу правомерности требований залетного ухаря и своего покорного подчинения им.

Однако Витька данные сомнения уже не касались, тем более, дальнейший график напряженного дня взывал к сосредоточенности на будущих актуальных целях.

Приехав на бывшую квартиру Весла, он вымылся под душем, собрал необходимые вещи и позволил себе несколько часов сна, весьма освеживших его после бдительного производства ночного шмона в квартире Чумы.

После заехал в уже закрывающийся банк, купил справку на выманенные у цыганки доллары.

К ночи, спрятав машину в знакомой до слезливой сердечной истомы березовой рощице рядом с поселком, двинулся согбенным призраком к дому соседки-любовницы. На свой дом старался не смотреть — больно…

Взбрехнул сенбернар, заслышав шорох ночных шагов и тут же взвизгнул — радостно и нетерпеливо…

— Тихо, малыш, тихо… — зажимая ладонью пасть любимца, с неуемным ликованием вылизывающего его лицо, шептал Витёк, отстегивая от ошейника цепь. — Ну, пошли гулять… Рядом! Да что же ты скачешь козлом! Вот, обрадовался… Ну! Рядом, тебе говорю! Разбудишь лихо на мою голову…

Уложив на заднее сиденье возбужденного от возвращения хозяина пса, тронулся в обратный путь.

А солнечным полднем следующего дня его «жигуленок» стоял в веренице выстроившихся у пограничного украинского пункта машин.

Подошедший к Витьку белобрысый таможенник с презрительной гримасой на щекастой, толстогубой морде, кивнув на выглядывающую из оконного проема радостную собачью морду, недовольно процедил:

— А это еще что за пассажир? Какого хрена?

— Везу на международную выставку, — смиренно доложился Витёк. — Родословная, сертификат этот… ветеринарный — все в норме, наши вон проверили…

— Ваши мне по барабану! На выставку, говоришь? — В свиных глазках охранника украинской экономики мелькнуло подозрение. — Ну-ка, пусть выйдет…

— Зачем?

— Я сказал!

— Ага… — Витёк с покорностью раскрыл дверцу, уязвленно постигая истину, что там, где начинается свобода одного человека, кончается свобода другого.

Пес с готовностью выпрыгнул из машины; встав у переднего колеса, задрал лапу, остудив тормозные колодки.

— Десять часов без оправки… — извиняющимся тоном произнес Витёк.

— Десять часов! — повторил за ним молодой парень, сидящий вместе с девицей в машине неподалеку. — Прикинь, — кивнул на собаку, — какая у него релаксация…

Покосившись на комментатора, таможенник молвил загадочную фразу:

— Это как раз хорошо…

Пес между тем прошел на газончик, разбитый возле таможенной будки и с естественной непосредственностью разместился на пятачке травы в позе готовящегося к взлету орла.

Удобрив газончик, вновь вернулся к хозяину.

Таможенник, подняв с земли пыльный обломок узкой доски, прошел на газон, поковырял палкой собачье дерьмо, и растерянно произнес, неизвестно к кому обращаясь:

— Извините…

Этакое проявление бдительности заставило Витька буквально поперхнуться неуемным позывом нервного смеха.

Впрочем, смешного покуда было мало. Застрявшие в пограничной полосе машины украинские молодчики исследовали всесторонне, а по носившимся среди страдальцев слухам, очереди на осмотр здесь можно было дожидаться еще сутки.

Попытка дать взятку также несла в себе определенный риск: сунешь свиной роже, допустим, сотню, а он и решит: коли сотни не жаль, то и на другую расколешься… А то и вновь чего заподозрит…

Следы свежей точечной сварки на крае короба покрылись густым и ровным слоем въевшейся в масло пыли, в чем Витек тщательно удостоверился, остановившись за десяток километров на подъезде к российской границе, однако, как начинающий контрабандист, не ведающий таможенных оперативных технологий, он уже всерьез начинал сомневаться в удаче своего первого, и, как надеялся, последнего предприятия такого рода.

Побродив около часа в сомнениях вокруг машины, все-таки сунулся в будку, где сидел, степенно и вдумчиво изучая какие-то бумаги, облеченный полномочиями изверг.

Пролепетал: