южный край грела офицеров больше, нежели ссылка в ледяную Сибирь, а то и, вовсе, расстрел без суда и следствия. Кондрашов пообещал, что семьи всех эмигрантов будут чуть позже вызволены из–под гнёта большевиков. К весне запланировано обменять очередную партию на поставки продовольствия из Парагвая. Предстоящий год грозит быть голодным, советское правительство вынужденно пойдёт на гуманитарное сотрудничество.

Пока узники будут томиться в плену, их содержание берёт на себя парагвайское казачество. Из Турции вызван дополнительный транспорт с продовольствием.

Таким образом, уладив все дела в Крыму, Алексей отправился в Дикое Поле. Ставка батьки Махно располагалась в Гуляйполе. Анархисты отнеслись к прибытию дирижабля настороженно, однако грозного батюшку Алексея помнили и тронуть не решились. В штабе махновцев гостя встретили неприветливо, однако, узнав о цели визита, обрадовались нежданной удаче.

— Вот чертяка, сумел-таки землицу в южных странах отбить, — крепко обнял казака за плечи Махно.

— Эх, Нестор Иванович, земли–то теперь вдосталь, только народа нет, — горестно вздохнул захватчик степных просторов. — Я тут толпу врангелевцев к себе сманил, но, боюсь, их благородия попытаются власть под себя подгрести. Казакам братья анархисты нужны, чтобы в обществе противовес создать.

— Вовремя ты, Алексей, появился со своей обетованной землёй, а то анархистскую братву большевики совсем в степи бронепоездами зажали, — пожаловался Махно. — Мы бы ещё как–то продержались, но патроны кончаются, а поставок теперь от бывших братьев–пролетариев не будет. Одними шашками и штыками много не навоюешь. Нет у революционного крестьянства своих заводов.

— Айда, батька, в Парагвай — там и заводы, и пашни имеются, — потрепал вождя анархистов за плечо Алексей. — С коммунистами я договорюсь, и дорогу всем переселенцам оплачу. Землю дам бесплатно и дома помогу отстроить.

— Не все мужики родные хаты согласятся бросить, — из угла комнаты подал недовольный голос Лёва Задов, начальник контрразведки. Он люто завидовал удачливому казаку и не желал идти под его руку. В военное время Лёва был в фаворе, а вот в мирной жизни боялся потеряться.

— Буду в Москве, договорюсь с красными вождями об амнистии сложивших оружие махновцев, — пообещал Алексей и, скривившись, поёжился. — Только я бы, всё же, не сильно доверял коммунистам, уж больно линия партии у них заковыристая, может в опасную сторону повернуть.

— Толковые люди любой власти полезны, — проворчал мастер заплечных дел, рассчитывая переметнуться на сторону гегемонов.

У Лёвы имелись свои контакты с коллегами по ремеслу. Однако таких возможностей, как у заморского магната, у скромного специалиста не было, он тайно вёл переговоры с чекистами только о помиловании преданной лично ему гвардии. К тому же, положительный исход переговоров требовал немалых капиталовложений, а заезжий казак предлагал решить вопрос за свой счёт. Поэтому Лёва возражать благотворительности чужака не стал, но занял сторону тех, не самых идейных, анархистов, которые рассчитывали выжить при любой власти.

Подобных индивидов в вольном войске батьки Махно было подавляющее большинство. Так что в ходе агитации сманить в далёкие заморские земли Алексею удалось лишь пару десятков тысяч анархистов–мечтателей. С учётом членов крестьянских семей набиралось около сотни тысяч эмигрантов. Всё же хороший довесок, а главное — не надо их у большевиков выменивать, сами будут рады выпихнуть из страны бузотёров. Ибо без головы и крепкого позвоночника весь скелет анархистов развалится, осыпавшись костями к ногам пролетарских вождей.

Атаманы батьки Махно ещё какое–то время могли бы отчаянно сражаться, если бы не заманчивая перспектива переселения в Новый Свет и обещание получения полной амнистии от большевиков. Обеим сторонам был ясен исход кровавого противостояния крестьянских отрядов с миллионной армией пролетариата. В хаосе гражданской войны махновцы ещё представляли внушительную силу, но после полной победы большевиков, против регулярных дивизий и без снабжения боеприпасами, анархисты были обречены на поражение. Появление батюшки–миротворца воспринималось, как брошенный барахтающемуся в пенных волнах бурного потока, выбившемуся из сил пловцу спасательный круг.

Алексей тепло попрощался с соратниками и направил дирижабль в Польшу. В Варшаве он предстал уже в образе солидного парагвайского магната. Массивный золотой крест сверкал из–за колышущихся при ходьбе расстёгнутых бортов чёрного пиджака, словно яркий фонарь семафора. Блеклые клерки в коридорах правительственной канцелярии шарахались с пути нахрапом прущего важного господина, словно испуганные шавки из–под колёс мчащего вперёд железного локомотива. Лишь у дверей кабинета начальника польского государства холёный секретаришка попытался опустить шлагбаум перед носом парагвайского паровоза.

Видимо, поляку не понравилось, что гость осведомился о присутствии хозяина в кабинете, озвучив вопрос на русском языке. Секретарь отлично понял гостя, но использование имперской речи бывших поработителей покоробило физиономию польского патриота.

— Достопочтенный пан, вас не звали, — через губу процедил на хорошем русском клерк. Будьте любезны дождаться своего времени.

— А меня звать не надо, я сам прихожу, — раскатисто рассмеялся наглый верзила. — И время всегда моё.

Просители, рядком усаженные вдоль стеночки в приёмной, возмущённо зароптали.

— Цыц, босота! — свысока рыкнул на худосочных недомерков великан. — У меня универсальный пропуск имеется.

— Какой? — криво усмехнулся важный секретарь.

— Золотой, — без спроса взял бумажную папку со стола бородатый парагваец и, что–то положив между обложками, сунул в руки секретарю.

Поляк, приоткрыв папку, сунул любопытный нос.

— Это такая взятка? — узрев мятую купюру достоинством в один казацкий рубль, презрительно фыркнула кислая физиономия.

— Это образец, — важно скрестил руки на груди парагвайский магнат. — Передай хозяину: есть дело на миллион. — Алексей выдержал драматическую паузу и добавил цену предложению: — Золотом.

— Долго ждать придётся, — небрежно отбросил красную папку на дальний край стола зло оскалившийся клерк.

— А если я процитирую убедительную фразу знаменитого украинского философа, Лёвы Задова? — улыбнулся опасный гость и громко рявкнул: — «Не скаль зубы, выбью!»

Пудовый кулак верзилы с грохотом врезался в столешницу. От сотрясения стеклянная чернильница высоко подпрыгнула и, плюхнувшись набок, залила фиолетовой кляксой разложенные на столе бумаги.

— Пан, что вы себе позволяете?! — позеленела от страха испуганная физиономия секретаря.

— Мил человек, да я ещё даже не осерчал, — невинно развёл ладони буйный варвар и сверкнул грозными очами. — Не приведи господь, тебе увидеть меня в гневе.

— Ох–х–рана… — сумел выдавить жалобный хрип из горла перепуганный клерк.

Из коридора в приоткрывшиеся широкие створки двери заглянули две головы в высоких фуражках.

— Изыди прочь, головастики! — слегка обернувшись, сурово сдвинул брови тёмный владыка и небрежно отмахнулся от любопытствующих морд.

Словно по волшебству, массивные дубовые створки стремительно