Весной 1942 г. возникла идея о заключении советско-югославского договора. Формально с предложением о подписании этого договора первой выступила югославская сторона, стремившаяся таким образом «обуздать коммунистических партизан»[626]. Судя по активной советской готовности подписать этот договор, СССР в то время, исходя из неких собственных соображений, также стремился подписать этот договор. Однако, как выяснилось в ходе визита В.М. Молотова в Англию летом 1942 г., на пути советско-югославской договоренности было серьезное препятствие — нежелание Лондона, чтобы этот договор был подписан. Так, 9 июня 1942 г. А. Иден заявил В.М. Молотову, что правительство Его Величества заинтересовано в том, чтобы избежать подписания договора между СССР и Югославией, чтобы не допустить соперничества между Англией и СССР в подписании договоров с «маленькими странами» Европы, имеющими большие территориальные претензии. Тогда В.М. Молотов попытался убедить Идена, что речь идет о совершенно особом случае — продолжении договора, который уже был подписан до войны. Но Иден еще раз в категорической форме повторил свой протест против попыток СССР подписать такой договор с правительством Югославии. Более того, чтобы подчеркнуть свою значимость в данном вопросе, Иден сообщил Молотову, что информация о подготовке договора была получена английской стороной от самого эмигрантского правительства, которое консультировалось с Форин-офисом о его отношении к договору. Более того, югославская сторона подробно информировала Идена о конфиденциальном проекте договора и предполагаемом сроке его действия. Этот договор должен был оставаться в силах до самого конца войны и еще пять лет спустя после ее окончания, что еще больше насторожило англичан[627].

На следующий день, 10 июня 1942 г. В.М. Молотов разговаривал с Момчилой Нинчичем, министром иностранных дел эмигрантского правительства. Встреча состоялась по просьбе М. Нинчича, который хотел объяснить советской стороне причины того, почему югославская сторона вынуждена отказаться от подписания договора о дружеских отношениях с СССР. Естественно, Нинчич не упомянул ничего о негативном отношении английских патронов к этому договору. Югославский министр, в основном, напирал на то, что причины неподписания договора заключены в том, что возникли многочисленные внутриюгославские проблемы: ссора министра обороны с ведущими армейскими офицерами и особенно семейные проблемы молодого короля Петра Карагеоргиевича. Дело, по словам Нинчича, было в том, что теща потенциальной невесты Петра, греческой принцессы Аспазии, хочет, чтобы брак состоялся немедленно, этого же хочет и сам Петр, спешащий воссоединиться с Аспазией. А вот потенциальная свекровь (мать Петра) против того, чтобы брак был заключен до конца войны.

На это Молотов еще раз повторил свое предложение: «Советское правительство готово оказать югославскому правительству поддержку и хотело бы видеть Югославию не только восстановленной, но и увеличившейся за счет Италии. Поддержка Советского Союза предусматривает, что югославское правительство будет иметь прочный авторитет в стране и иметь хорошие отношения с СССР». Нинчич же еще раз повторил свое дипломатическое «Спасибо, нет», добавив, что «югославское правительство и Дража Михайлович, как военный министр правительства, пользуются полным авторитетом в стране» и без всякой помощи СССР. В ответ на это Молотов констатировал, что у правительства СССР есть самые противоречивые сведения о Д. Михайловиче, хотя это внутреннее дело Югославии, в которое Москва не желает вмешиваться. На этом М. Нинчич попрощался с В. Молотовым, попросив «его передать его искренний привет товарищу Сталину»[628].

Видимо, получивший «искренний привет товарищ Сталин», не был склонен вникать в нюансы проблем, мучивших М. Нинчича вследствие нежных чувств девятнадцатилетнего югославского суверена и принцессы Аспазии. Советская сторона решила прервать переговоры с эмигрантским правительством, и уже 4 июля 1942 г. Молотов направил Майскому телеграмму, в которой попросил его поговорить об этом с британским министром иностранных дел. Майскому было поручено сообщить, что СССР согласен с мнением Форин-офиса, изложенным на переговорах 9 июня, и не будет заключать вышеупомянутых договоров, как выразился Иден, с «малыми европейскими странами»[629].

Логичным шагом после этого было сделанное осенью 1942 г. признание СССР, что у него установлены контакты с югославскими партизанами. Параллельно с этим впервые СССР обвинил четников Д. Михайловича в переговорах с немцами и сотрудничестве с оккупантами[630]. Кроме того, в ноябре 1942 г. СССР также выразил свою уверенность в том, что эмигрантское правительство не имеет прямых связей с Д. Михайловичем[631]. Это вызывающее утверждение, повторенное несколько раз, не могло не иметь целью побудить югославское правительство доказать обратное. Однако югославский премьер С. Йованович не изменил своего подхода к вопросу. Он достаточно опрометчиво ответил, что сначала надо поставить партизан под командование Д. Михайловича и лишь после этого начинать переговоры о посылке советских офицеров связи в штаб ЮВвО[632]. С этим требованием — о том, чтобы СССР приказал партизанам прекратить гражданскую войну и подчиниться Д. Михайловичу, — югославское королевское правительство столь же безуспешно выступало и в 1943 г.[633]

Отношение НКИД СССР к югославскому эмигрантскому правительству еще более ухудшилось в результате личной инициативы югославского премьера С. Йовановича, предложившего 16 октября 1942 г. представителям эмигрантских правительств Чехословакии и Польши подписать совместные договоры, чтобы избежать послевоенной советской экспансии на запад[634]. Советская реакция на эти не оставшиеся в тайне переговоры была особенно острой в связи с тем, что Москва уже один раз очень категорично выступила против таких договоров, после появления югославско-греческого договора, подписанного 15 января 1942 г. с такими же целями[635].