И все-таки роль партизанской подготовки, которую югославские кадры получали от советских инструкторов в СССР и Испании, была очень значительной. Это становится особенно очевидно, если вспомнить, что в тридцатые годы СССР фактически был мировым лидером в обучении кадров подрывным и диверсантским технологиям: массовое применение снайперской и парашютной подготовки, разработка тактики партизанских действий и диверсионной деятельности и т. д. Важен был и «репродуктивный» подход к преподаванию, превращавший успешно закончившего курс слушателя в потенциального инструктора.

Югославо-советский разрыв 1948 г. заставил многих бывших учеников «скорректировать» детали биографии, связанные с «советской школой», замалчивая или преуменьшая ее роль. Поэтому классическая югославская историография могла утверждать, что «на основании анализа Второй мировой войны, обстоятельств в Югославии после оккупации, опыта освободительных войн и революций, творческого применения марксистской науки о вооруженном народе в конкретных условиях, в которых оказались народы и народности Югославии, Тито создал целостную и оригинальную концепцию партизанской войны… Тито в течение всей народно-освободительной войны, на каждом ее этапе находил оригинальные решения в рамках военного искусства. Партизанскую тактику он обогатил новыми компонентами, которые были выражены в определенных формах военной организации и соотношения партизанского способа ведения войны (диверсионные действия, засады, рейды, инфильтрация) с оперативно-стратегическими задачами частей НОАЮ»[573]. Того же мнения о «самониклости» партизанских идей в Югославии были и партийные историки[574]. Даже рассматривая очевидно узкоспециальные военные наставления, которые за подписью Тито выходили в начале осени 1941 г. («Наставление о способе обороны освобожденной территории», «Наставление о способе захвата населенного пункта»), титоистские исследователи не выражали сомнения, что за этим может скрываться еще что-то, кроме самообучения по Фрунзе и Клаузевицу[575].

Противоположные воззрения были исключением. Например, уволенный на пенсию за «неправильные воспоминания о НОБ» Иван Хариш упоминал в мемуарах свое обучение у советского инструктора Р. Вольфа (И.Г. Старинова) в Испании[576]. По прибытии в Югославию (вышеописанным способом, через Германию) Иван Хариш уже 15 августа 1941 г. по приказу ЦК КП Хорватии организовал на горе Вишевице (северо-западная Хорватия) первые диверсантские курсы в истории югославского партизанского движения. В дальнейшем И. Хариш стал инструктором и организатором диверсионных групп, занимая должность руководителя Диверсантского отдела Главного партизанского штаба Хорватии, был командиром группы диверсионных отрядов Хорватии и лично принимал участие в уничтожении 27 мостов и 150 поездов, о чем и рассказал в своих мемуарах[577]. Однако эта его открытость была, скорее, исключением.

После того как главой ИККИ в 1935 г. стал проверенный сталинский кадр Г. Димитров и в особенности после «чисток» 1937–1938 гг. Коминтерн стал интенсивно слабеть и терять даже внешние формы независимости от СССР. Деятельность ОМС и ОК все более становилась зависимой от «соседей» (как называли в переписке НКВД и РУ РККА). В то же время ИККИ железной рукой держал переживших чистки и отсевы руководителей иностранных компартий и стремился привести их в полное подчинение. Дух отношений между якобы независимыми компартиями и ИККИ прекрасно виден из отчета И.Б. Тито от 15 сентября 1938 г., представленного в Секретариат Москвина[578], который координировал работу советских спецслужб и Коминтерна. «В октябре 1936 г. я был послан Коминтерном на работу в страну, пока еще не назначили новое руководство. Мне дали задание сначала поехать в Вену, а потом и в страну, где я должен был руководить работой партии и вместе с тем нести ответственность нового руководства»[579]. Эти отношения по принципу «головной фирмы» (ИККИ) и «филиала» (местных КП), в котором каждый коммунист должен «дисциплинированно выполнять все задания ИККИ», заметны и во внутренних документах ИККИ. Например, в декабре 1938 г. ИККИ решает «утвердить созданное тов. Вальтером (т. е. Тито. — А.Т.) руководство» и одобряет (после предварительного рассмотрения) «временный бюджет помощи партии», ОК ИККИ проверяет товарищей по списку, представленному Тито, определяет уровень финансовой помощи югославскому комсомолу, по собственному усмотрению вызывает отдельных лидеров КПЮ в Москву[580].

Немецкая оккупация Югославии весной 1941 г. ограничила советское официальное присутствие в Югославии, но не внесла больших изменений в подпольные связи между ИККИ и КПЮ.

Попытаемся уточнить позицию Коминтерна, выраженную в инструкциях компартиям вовлеченных в войну стран до 22 июня 1941 г. Инструкции ИККИ, направленные КП Франции осенью и зимой 1939 г., носили антивоенный характер: сопротивление планам «англо-французских империалистов» и их попыткам «вовлечь Скандинавию в войну и так разжечь мировую войну»[581], «…никакой поддержки ни людскими ресурсами, ни материалами империалистической войне. Основная цель… — “остановить войну!”»[582]. В то же время немецкие коммунисты получали задание работать на «укрепление дружбы СССР и немецкого народа», а также на сопротивление кругам буржуазии, католическим и социал-демократическим партиям, ориентированным на «прислуживание англо-французскому блоку, что толкает их против немецкого народа и Советского Союза». В марте 1940 г. ИККИ считал, что коммунистические партии должны «систематически разрушать легенду об антифашистском характере войны со стороны Англии и Франции, которые, используя буржуазию и социал-демократические партии в Скандинавских странах, обманывают народные массы, чтобы скрыть империалистический характер войны и свою поддержку англо-французскому военному лагерю». Идея борьбы против британского империализма в Европе и на Дальнем Востоке сочеталась с не менее активной пропагандой борьбы против японского империализма[583].